Последняя глава (Книга 2)
Шрифт:
Она подошла к воротам возле "Норовистого бочонка", и вдруг весь сегодняшний вечер показался ей дурным сном: возле памятника стоял Уилфрид. Задохнувшись, она бросилась к нему. Он раскинул руки и прижал ее к себе.
Объятие не могло длиться вечно, - слишком уж много было кругом машин и прохожих; поэтому они под руку пошли к Маунт-стрит. Динни молча прильнула к нему, он тоже, казалось, не мог произнести ни слова; но как ее радовала мысль, что он пришел, потому что ему нужно было быть с ней!
Они без конца провожали друг друга взад и вперед, мимо дома, словно лакей и горничная, на минутку вырвавшиеся погулять. Все было забыто: обычаи страны и класса, условности и предрассудки. И, может быть, среди семи миллионов жителей Лондона не было в эти минуты более счастливых и близких друг другу людей.
Наконец в них проснулось чувство юмора.
– Милый, нельзя же провожать друг друга всю ночь! Ну, еще раз поцелуй меня, еще раз, ну... в самый последний раз!
Она взбежала по ступенькам и повернула ключ.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Когда Уилфрид расстался со своим издателем в ресторане "Жасмин", он был зол и растерян. Даже не вникая в тайные замыслы Компсона Грайса, он понимал, что тот обвел его вокруг пальца; весь остаток этого тревожного дня он бродил по городу, раздираемый противоречивыми чувствами: то испытывал облегчение от того, что сжег свои корабли, то злился, предвкушая последствия этого поступка. Погруженный в себя, он и не подумал, каким ударом будет его записка для Динни, и, только вернувшись и прочтя ее ответ, забеспокоился, а потом пошел туда, где она так кстати его встретила. За те несколько минут, которые они, полуобнявшись, молча ходили по Маунт-стрит, ей удалось внушить ему, что против целого мира стоят они вдвоем, а не он один. К чему отталкивать ее от себя и делать еще несчастнее? И наутро он послал ей со Стаком записку, приглашая на очередную прогулку. Про Дерби он совсем забыл, и автомобиль их почти сразу же застрял в потоке машин.
– Я никогда не была на Дерби, - сказала Динни.
– Давай поедем?
Впрочем, поехать туда пришлось: свернуть в сторону было уже невозможно.
Динни удивилась, до чего все здесь благопристойно: ни пьянства, ни ярмарочных украшений, ни тележек, запряженных осликами, ни картонных носов, ни грубых шуток. Не было ни колясок, запряженных четверкой, ни тележек разносчиков; только плотная лента движущихся автобусов и автомобилей, почти всегда закрытых.
Когда они наконец поставили свою машину, съели бутерброды и смешались с толпой, им захотелось взглянуть на лошадей.
Все это теперь нисколько не напоминало картину Фриса {Фрис Уильям (1819-1909) - художник. Имеется в виду его картина "Скачки в Эпсоме".} "Дерби", если когда-нибудь и было на нее похоже. На картине люди были живые и радовались жизни; в этой толпе, казалось, все только и стремятся попасть куда-нибудь в другое место.
В паддоке, где на первый взгляд тоже не было никаких лошадей, а топтались одни люди, Уилфрид вдруг вспомнил:
– Ведь это же глупо, Динни! Нас непременно кто-нибудь увидит.
– Ну и что из этого? Посмотри лучше: вон лошади!
По кругу и в самом деле водили лошадей. Динни быстро подошла, чтобы посмотреть на них поближе.
– Мне они все кажутся такими красивыми!
– благоговейно прошептала она.
– Даже не пойму, какая лучше, вот только не эта; ее спина мне не нравится.
Уилфрид заглянул в программу:
– Это фаворит.
– А мне все равно не нравится. Посмотри сам. Спина вся ровная, а круп вислый.
– Верно, но сложение у скаковых лошадей бывает самое разное.
– Давай я поставлю на лошадь, которая тебе понравится.
– Тогда постой, дай подумать,
Люди вокруг них называли имена лошадей, которых проводили мимо. Динни подошла к самому барьеру, Уилфрид стоял тут же, позади нее.
– Ну прямо свинья, а не лошадь, - сказал кто-то слева от них.
– На эту скотину никогда больше не поставлю.
Динни окинула взглядом говорившего; это был приземистый человек с затылком, заплывшим салом, в котелке и с сигарой в зубах. "Ну и не ставь! подумала Динни.
– Тем лучше для лошади".
Дама, сидевшая на складном стульчике справа, заявила:
– Надо очистить от людей дорожку, когда выведут лошадей. Из-за этой давки я два года назад уже проиграла.
Рука Уилфрида легла на плечо Динни,
– Вон та мне нравится. Бленгейм. Пойдем поставим на нее.
Они пошли туда, где люди стояли в очередях к окошечкам, похожим на дырки в скворечниках.
– Подожди здесь, - сказал Уилфрид.
– Я пущу туда и нашего скворца и сейчас вернусь.
Динни стояла, разглядывая толпу.
– Как поживаете, мисс Черрел?
– Перед ней остановился мужчина в сером цилиндре с большим биноклем в футляре через плечо.
– Мы с вами познакомились у памятника Фошу и на свадьбе вашей сестры, помните?
– Да, конечно, мистер Маскем.
– Сердце у нее заколотилось, и она заставила себя не смотреть в ту сторону, куда ушел Уилфрид.
– Сестра вам пишет?
– Да, мы получили письмо из Египта. На Красном море им, видно, пришлось выдержать ужасную жару.
– Вы на кого-нибудь поставили?
– Еще нет.
– Фаворита я бы остерегался. Он встанет.
– Мы подумывали о Бленгейме.
– Ну что ж, лошадь хорошая и ловка в поворотах. Но в той же конюшне есть другая, от нее ждут большего. Вы, я вижу, еще новичок. Дам вам парочку советов, мисс Черрел. Смотрите, чтобы в лошади было одно из двух - или же и то и другое, - высокий круп и характер; не красота, а именно характер.
– Высокий круп? Значит, сзади она должна быть выше, чем спереди?
Джек Маскем улыбнулся.