Последняя глава
Шрифт:
— Да, после того, как все остальные пальцы стали похожими на большой.
Фру опускает свою голову и отвечает:
— Когда мне было восемнадцать лет…
— Ну, да, я знаю эту песню наизусть, — перебил консул. — Но тебе не восемнадцать лет, а вдвое больше! А вот поумнеть-то ты не поумнела!
— Когда мне было восемнадцать лет, — настойчиво продолжает фру, — у меня были такие же тонкие пальцы, как у твоих машинисток! — Во второй раз упоминала она о машинистках, не только мимоходом, но с определенной интонацией, как будто эти слова имели свое особое значение. И во второй раз консул выслушал это с равнодушной миной, пожимая плечами.
— Эти
Фру настаивала, что скандал будет меньше, если такая важная особа, как консул, осторожно воспользуется этими письмами, чем если бы леди действовала сама и этим несомненно способствовала падению своего мужа.
И была ли то лесть, заключавшаяся в словах о «такой важной особе», или в последнем аргументе жены скрывалась известная логика, — консул спросил как будто бы для того, чтобы положить конец этому разговору, где бумаги.
Просмотр их затянулся далеко за полночь. Во время чтения он порою покачивал головой, вытягивал внезапно ноги, как бы в состоянии известного волнения, барабанил пальцами по столу, хмурил брови, — чтение его захватывало. Да, этот полнокровный человек с короткой шеей получил здесь все, чего только мог пожелать, по части грязных мыслей и интимных излияний. Почему так мало деликатности, так много прямо-таки грубости в этих письмах? Это был какой-то ушат с помоями, в который приходилось окунаться консулу. У бывшей танцовщицы были, вероятно, какие-нибудь совсем особые причины терпеть легкомыслие своего мужа, не зажимая при этом носа. Тут были письма из Индии и из других стран, политика, египетские оргии, личные счеты с администрацией, частная торговля сомнительными товарами, покупка титула лорда, поставки в армию — все в одной куче, и от всего этого невыносимо дурно пахло.
Фру Рубен в молчании наблюдала своего мужа. Письма становились все короче и короче. Казалось, словно автор писем уже не питал полного доверия к своей жене, или что он нашел другого поверенного. Последние письма содержали намеки на возвращение леди к ремеслу танцовщицы, на какую-то поездку в Шотландию с каким-то темным директором одного увеселительного заведения. Леди, по-видимому, отрицала это, но следующее письмо от мужа неопровержимо устанавливало обвинение и кончалось разрывом. Два эти последние письма были, в конце концов, решающими. Баста!
Фру Рубен уловила, что интерес консула заметно падал по мере того, как он заканчивал чтение писем. Здесь больше уже ничего не было для него, но, казалось, было что-то как раз для нее. Этот добрый лорд начал свою карьеру при помощи приданого жены, танцовщицы; это она вывела его на дорогу при посредстве того маленького состояния, которое она собрала своими танцами, своими ногами. Он претворил ее мысль в действие, и оно открыло им обоим путь. Но к чему было теперь все это!
Фру Рубен сидела, словно перебирая свои собственные мысли и воспоминания. Не была ли она сама в таком же положении, как эта леди, покинута, оставлена без внимания своим мужем? Разве нет? Было бы слишком несообразно, чтобы она из чистого альтруизма заинтересовалась судьбой этой чужой для нее личности, хотя бы в данном случае дело и шло о расовой соплеменнице. Консул, повидимому, не чуял ничего недоброго. Если бы он случайно поднял глаза, его охватило бы подозрение при виде все более и более загорающихся глаз его жены. Она сидела и наблюдала его со стороны. Ее миндалевидные глаза приняли испытующее выражение и засверкали недобрым огоньком, указывая на усиленную внутреннюю работу в этой жирной голове.
— Фу! — отдуваясь, сказал консул, — какая грязь! Сколько ей лет?
— Да, грязь, — ответила фру.
— Мне здесь делать нечего. Фру молчала.
— Сколько ей лет?
— Ну, ты мог бы сделать что-нибудь, если бы захотел. Консул, с внезапным порывом раздражения:
— Сколько ей лет, спрашиваю я? Черт побрал бы это скрытничанье!
Фру криво улыбается:
— Сколько ей лет? Я ее не спрашивала. Я не знаю даже, можно ли назвать ее красивой, с твоей точки зрения. Не все ли равно, впрочем, ведь не это интересует тебя.
Консул в полном раздражении:
— Да, это меня совсем не интересует! Я не интересуюсь ни этой дамой, ни ее скандалами. Послушай, это, наконец, в высшей степени сумасбродная идея с твоей стороны велеть внести добавочную кровать в эту конуру. Хорошо, что только на одну ночь. И вообще-то я не понимаю, зачем ты вытребовала меня сюда в горы.
Да, никакого сомнения быть не могло, что фру следовала какому-то определенному плану и работала на свой счет, иначе она не говорила бы того, что сказала. И она, по-видимому, решила добиться чего-то. В самом безнадежном на вид положении она упорно сохраняла свою позицию, будь что будет!
— Так я, значит, причинила тебе хлопоты там, дома? — спросила она. — Ты не наделал мне хлопот, приехав.
— Не можешь ты разве понять это? Что у тебя здесь, дело, почта, контора, большой персонал?
— Нет, у меня ничего нет, только я сама, всегда только я сама! — она жалобно продолжала. — Я выехала сюда в один прекрасный четверг и тотчас написала. Проходит четверг за четвергом, но от тебя не было ни слова. Я писала снова и снова. Нет. Ну, в конце концов я телеграфировала.
— Ты этого не понимаешь — ответил он, — но у меня времени не было, как раз теперь у меня масса дела. У служащих очередные отпуска, их работу ктонибудь должен же делать. Надо же мне время, чтобы поесть, должен же я поспать хоть когда-нибудь.
Молчание.
— Но ты этого не понимаешь, — повторяет он и начинает раздеваться.
— Если ты это говоришь, значит, это верно, — отвечает она.
— Это так. И поздно уже сейчас, давай ложиться! Нет, в эту аферу с танцовщицей я не могу ввязываться. Ты ведь понимаешь меня, надеюсь?
Молчание. Фру говорит, наконец:
— Она должна получить ответ от мужа, между ними не все еще решено. Она слишком отяжелела, чтобы вернуться к танцам, и не может начать свою карьеру сызнова. Она не получает ответа по поводу маленькой фермы для разведения кур и кроликов. Почему он не отвечает? Лорд влиятельный человек сейчас, а между тем только отмалчивается. Ее собственный адвокат стал что-то малодеятелен и видимо переметнулся на противную сторону. Куда же ей теперь обратиться?
— Мне пришло внезапно в голову, — говорит консул, — а что это, подлинные письма?
— Ну, конечно. Почему же нет? Почему ты это спрашиваешь? Ты ведь не заподозрил же письма?
— Нет. Ну, ложись-ка и ты.
Фру остается сидеть некоторое время, потом идет к своей постели и возится еще там порядочно времени, между тем как консул лежит, пыхтит и вертится в кровати.
— Ты не ляжешь, что ли, сегодня ночью? — спрашивает он.
Никакого ответа.
Быть может, у него мелькнула догадка, что он был нелюбезен, он говорит: