Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
Шрифт:
И хотя Ималда почувствовала себя немного уязвленной, все же была благодарна за совет и за сведения о расстановке сил на фронтах варьете. Конечно, Укротитель отпустить не захочет, придется изобрести достаточно убедительный довод, но это потом, сейчас ей ничего толкового на ум не приходило. Главное — не злить старика… Если прогонит в гневе, то эстрады ей не видать, а их в конце концов не так уж много. Придется снова обивать пороги в отделах кадров на заводах или подаваться в ученицы. Только теперь это будет потруднее, ведь она уже стала кем–то, и, хотя до цели еще далеко, тем не менее она и сама выросла в собственных глазах.
Ималда не забывала о своем долге перед братом — интересовалась его судьбой, ходила в управление внутренних дел, но следователя Иванца не застала, так и вернулась домой с продуктами, которые собрала для брата. Его арест причинил не только боль — ее Ималда уже выплакала — она испытывала ужасное одиночество. Кругом были люди, но сближаться с ними ей не хотелось. Отсутствие Алексиса никогда раньше так ее не угнетало, ведь она знала; не приедет на нынешней неделе, значит — на будущей, но непременно приедет, потому что брат отсутствует временно, но теперь она понимала — Алексис исчез для нее навсегда, все равно что умер. Он, правда, и в детстве никогда не защищал ее от драчливых мальчишек, но теперь она сознавала, что на всем белом свете у нее больше нет никого, кто мог бы и хотел ее защитить. Одиночество угнетало, таилось во всех щелях и углах квартиры, превращалось в призрак, который мучил ее во сне и наяву.
Как–то ей пришла мысль съездить в зоопарк — может, там, как раньше в детстве, она развеет свою тоску?
Новшества после реконструкции зоопарка были любопытные: фламинго в своем розовом свадебном наряде переселился в новый вольер, кабанчики резво бегали друг за дружкой, взметая снег, верблюд высокомерно вертел головой, посматривая, в кого бы плюнуть, муфлон, мелко тряся бородой, жевал сено, зебра каталась по земле, енотовидная собака дремала, белки вращали колесо, мелкие разноцветные попугайчики весело чирикали, луща семечки, и Ималда немного успокоилась, даже улыбалась, наблюдая, с какой серьезностью хомяк запихивает в защечные мешки зерна и потом прячет их в уголке клетки.
Когда Ималда вернулась домой, к ней возвратилась и тоска. Квартира стала ее клеткой. Там, в зоопарке, тоже какая–то ненастоящая жизнь, мнимая свобода, мир одиночек, живущих в клетках. Никакая жизнь невозможна без ядра, а ядром мира является семья.
По вечерам одиночество леденило душу, в квартире ей теперь слышались какие–то шорохи, от которых она вздрагивала или сжималась — то шум водопровода или центрального отопления, то стук за стеной, то странное шуршание на чердаке или скрип вдруг раскрывшейся двери.
Однажды под вечер, часов в шесть, когда она неторопливо собиралась в «Ореанду», зазвонил телефон.
— Это я, Таня!
— Да… Слушаю…
— У меня важные новости об Алексисе!
— Да, да… Я слушаю! — голос Ималды выдавал нетерпение.
— Это не телефонный разговор!
— Хорошо, скажите, куда мне подъехать.
— Знаешь, я приеду к тебе сама. Но не раньше, чем через два часа.
— Тогда приезжайте в «Ореанду» — я буду на работе.
— Нет, только не там: слишком много народу! Лишние глаза и лишние уши!
— Но раньше половины одиннадцатого домой я не вернусь…
— Если так, то буду в половине одиннадцатого у тебя. Только никому ни слова!
— Конечно!
Ималда не могла дождаться встречи с Таней. И чтобы занять себя, прибрала в квартире, взобравшись на две табуретки, вытерла пыль с портрета деда. Заварила в термосе чай, расставила на столе посуду — чашки и сахарницу. Главное — она уже не чувствовала себя совсем одинокой — с ней теперь был кто–то, для кого судьба Алексиса так же важна, как и для нее.
Предстоящая встреча с Таней обрадовала, и Ималде стало стыдно за свой поступок — в прошлый раз, когда они познакомились, Ималда ведь фактически выставила Таню за дверь. Правда, неприятных последствий это тогда не вызвало: Алексис продолжал встречаться с Таней, Ималда не раз слышала, как они говорили по телефону.
Таня немного опоздала, была возбужденной: бросила пальто на спинку стула.
— Алексиса вчера перевели в тюрьму — там он будет находиться до суда. Я отнесла передачу, но у меня не приняли — у них определенный порядок, на букву «М» принимают по четвергам…
— Может, пойдем вместе?
— Хорошо, но сейчас главное не это… — Таня отхлебнула чаю. — Алексис держится молодцом, не сознается… На всех допросах говорит одно и то же: покупал для себя, никому не передавал, значит, распространение и спекуляцию ему не пришьешь — неизвестно, у кого покупал, сколько платил, факта продажи тоже нет… Дело проходит у следователей только как хранение в больших размерах, а за такое много не дадут… я разговаривала со знакомым юристом.
Ималда хотела было спросить, откуда Тане известно, что написали следователи в протоколах допросов, но передумала — вдруг ее вопрос обидит любимую женщину брата?
— Беда в другом… — Таня замолчала и посмотрела на Ималду исподлобья. — Вчера ко мне на работу заявились два типа… Неважно, как их зовут, ты все равно не знаешь. Я тебе еще в прошлый раз говорила, что Алексис с ними связался и добром это не кончится. Противнее людей я еще не встречала, а противнее, может, и не бывает… Ведь я Алексиса предупреждала, но он продолжал с ними путаться. Им, конечно, наплевать на то, что Алексиса арестовали, но и у них серьезные неприятности: во–первых, они потеряли деньги, которые потрачены на порошок, во–вторых, эти двадцать тысяч, как они говорят, сами взяли под большие проценты. Деньги они ему дали для закупки чего–то другого, но Алексис их обманул и товар не привез. Они знают, что порошок милиционеры обнаружили при обыске — они, оказывается, все знают! — но куда подевался другой товар или деньги? Ведь они тоже ездили в аэропорт встречать Алексиса, но из предосторожности не подошли — им показалось, что за ним следят. Теперь угрожают: не отдадите товар или деньги — подбросим следователям кое–какие доказательства спекуляции валютой и контрабанды. Тогда Алексис пропал. Пока мы сумеем связаться с ним, будет уже поздно.
— Что за товар?
— Говорят, часы, — Таня отхлебнула еще чаю. — Они, конечно, понимают, что ни у тебя, ни у меня таких денег нет, даже если нас продадут — таких денег все равно не собрать. Поэтому предлагают нам с тобой завтра утром вылететь в Одессу. Они полетят с нами. Они считают, что деньги или часы находятся на буксире — на «Ислочи», если не ошибаюсь… Поскольку ты сестра, тебя должны пропустить на судно за вещами брата, может, пропустят и меня, как подругу. Алексис ведь не аферист — уверена, что там мы найдем деньги — часы ему, видно, не успели доставить из Стамбула. Мало ли какие могли возникнуть осложнения: то ли судну приказали зайти в другой порт, то ли погодные условия изменились или вообще что–нибудь другое… Ты сумеешь на денек отпроситься с работы или мне раздобыть для тебя больничный лист?