Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
Шрифт:
Он заявил, что посетители недовольны программой в «Беатрисе» и справедливо недовольны: платят по четыре рубля за почти часовое представление, где скачут на костылях калеки! Как на костылях? Я, сказал, говорю образно. Репертуар «Беатрисы» нуждается в художественной инъекции — это опять образно говоря — посему с понедельника Ималда переходит работать туда. Перемены, конечно, скажутся на репертуаре «Ореанды», и чтобы это предотвратить, в «Ореанду» перейдет Мингавская — она уже дала согласие, — а в «Вершине» будет работать акробатическая пара из «Ореанды». Таким образом, как говорится, будут и волки сыты и овцы целы! До свидания! С глубоким уважением, ваш Рейнальди.
Ималда боялась даже случайной встречи с Раусой — так избегают превосходящего в силе противника, когда чувствуют внутреннюю готовность сдаться без серьезной борьбы. Рауса имел над ней какую–то особенную власть, впрочем, как и над другими работниками «Ореанды», может, даже большую. Его превосходство проявлялось во всем — в поведении, в разговоре, в манере одеваться, в решениях и поступках. Ему никогда не возражали, все чувствовали свою зависимость от него. Ималду пугала мысль, что если при встрече Рауса прикажет ей сесть в машину, она тут же послушается, хотя не хочет этого, хотя ей противно.
Они столкнулись на лестнице, когда Ималда возвращалась с репетиции. Рауса входил через главные двери. Ималда уже не могла повернуть назад.
— Как поживает наша примадонна? — спросил он как ни в чем не бывало. Почти с такой же интонацией он задавал свои вопросы работникам во время своих ежедневных инспекций. Ималда помнила ее еще с тех пор, когда работала посудомойкой.
— Хорошо… — пролепетала она, и каждый пошел своей дорогой: он — наверх, в свой кабинет, она — в «Беатрису», посмотреть, как там, как расположена эстрада, где раздевалка.
«Беатриса» — кафе, перестроенное из довоенного ресторана. Строители немало потрудились над его переоборудованием, но осталось немало и позолоты и плюша, которые отлично со всем гармонировали, создавали довольно уютную обстановку.
Поварихи ничего толком не знали, но к счастью, Ималде повстречался старичок электрик, который охотно взял на себя роль гида — все показал, включил прожекторы и свет рампы. Эстрада здесь была выложена плитами из толстого стекла, под плитками горели лампочки.
— А раздевалка — там, — показал электрик плоскогубцами в руке. — Я открою.
Все здесь было меньше, невзрачнее, чем в респектабельной «Ореанде».
— А говорили, что танцовщиц у нас больше не будет… Только оркестр.
— Сегодня было собрание… Сказали, что меня направили сюда…
— Да, неплохо, когда в паузах кое–что еще и показывают… А то только пьют да пьют…
Был седьмой час, Ималда собиралась на работу, а Таня все еще не позвонила. Ее телефона Ималда не знала, вчера тоже не догадалась спросить. Алексис как–то рассказывал, что она работает техником то ли в конструкторском бюро, то ли в проектной организации. Ималде тогда это было неинтересно, поэтому и пропустила мимо ушей. Но у Тани был телефон и дома: по вечерам они иногда с Алексисом перезванивались.
Ималда порылась в ящиках комода, где брат хранил разные документы, но безуспешно — там валялись измятые клочки с номерами телефонов, но к Тане они отношения не имели. Да и вряд ли Алексис записал ее номер, скорее помнил наизусть.
Выступление прошло нормально, Ималда быстро переоделась и заспешила домой, чтобы успеть к половине одиннадцатого, как вчера.
Когда она дошла до второго этажа, внизу хлопнула входная дверь и какие–то люди стали торопливо подниматься по лестнице.
Сначала она не придала этому значения, но когда остался всего один лестничный пролет, а за ней все шли следом, обернулась — позади было двое незнакомых мужчин. Ималда прибавила шагу и почти взбежала наверх, одновременно отыскивая в сумочке ключи. Если бы в тот момент она находилась ниже, могла бы позвонить в дверь к каким–нибудь соседям и заговорить с ними, пока те двое пройдут мимо, теперь же из соседей оставалась только старуха напротив — она в такой поздний час ни за что не откроет, в лучшем случае понаблюдает в «глазок», но в полутьме лестничной площадки все равно ничего не увидит.
Когда Ималда остановилась у дверей своей квартиры, мужчины выросли по обе стороны и схватили ее за локти. Она оцепенела, хотела закричать, но не смогла.
Один из мужчин выхватил у нее сумочку, вынул ключи и отпер дверь.
Другой втолкнул девушку в прихожую и стал шарить рукой по стене, ища выключатель, но не нашел и спросил:
— Где свет?
Ималда включила. Первый — меньший ростом — запер дверь и, глумливо заглянув девушке в лицо, сказал:
— А мы в гости пришли…
Он был в узкой не по размеру дубленке, с маленькими глазками за толстыми стеклами очков и с болячками в уголках рта.
— Надеюсь, ты рада. Покажи, как умеешь улыбаться, а то дяденька рассердится и выбьет тебе передние зубки! — он повесил Дубленку на плечики. Остался в пестром свитере с высоким воротником.
Другой, высокий здоровяк с круглым румяным лицом и длинными бакенбардами, — Ималда видела это лицо где–то раньше — уже накручивал диск телефона. Затем произнес в трубку всего два слова:
— Звоню оттуда…
Затем схватил провод чуть пониже аппарата и оторвал его от стены вместе с розеткой.
Он снял пальто, положил на полку свою пышную енотовую шапку и уже было отошел от вешалки, но вдруг что–то вспомнив, переложил из бокового кармана пальто в карман спортивной куртки финку в кожаном чехле.
— А ну, вваливайся! — прикрикнул он на Ималду, которая стояла, совершенно оцепенев.
Она, как в тумане, не раздеваясь, прошла в комнату.
— Присаживайся, пожалуйста, — пригласил очкарик. Рукава джемпера он подобрал выше локтей. Обнажилась неумелая татуировка.
Ималда послушно села.
— Как ты думаешь, что мы сейчас сделаем с тобой? — очкарик ухмылялся ей прямо в лицо. — Ты не бойся, мы люди солидные: расположим тебя комфортно — как тебе самой удобнее! — но поняв, что Ималда не слышит или не воспринимает смысл сказанного, разозлился: — Дать по соплям, чтобы очухалась?
Второй расхаживал по квартире, внимательно все осматривая.
Ималда вышла из полубессознательного состояния, услышав звонок в дверь. Очкарик бросился открывать. В прихожей он с кем–то обменялся двумя–тремя фразами.