Последняя из слуцких князей. Хроника времен Сигизмунда III
Шрифт:
При браме состояли сторож и городской стражник. Они брали у приезжавших на рынок крестьян деньги с каждого воза, а также камни, которые когда-то тоже давали право въезда в город. Их использовали потом при постройке домов и стен.
Недалеко от брамы сидело несколько торговок. Одни продавали то, что покупают верующие: крестики, образки, колечки; другие торговали пряниками и коврижками. Временами они еще разносили по городу сладости и овощи в корзинах. Первые из них были преимущественно убогие женщины, которые стеснялись нищенствовать и таким
В этот вечер они уже собирались расходиться, складывали свой товар; уже и городской стражник топтался у ворот, ожидая минуты, когда можно будет с чистой совестью закрыть их и пойти греться в свой теплый уголок. Но вдруг со стороны города, издали, на улице послышались быстрые шаги по мостовой — это высокий молодой мужчина с пустым кувшином в руке почти бегом спешил к браме. Он был будто немного не в себе, какой-то очень разволнованный, и все с удивлением смотрели на него. Он поставил кувшин, взошел на галерею и, не обращая ни на кого внимания, начал горячо молиться, даже плакал, давясь слезами. Лампада светилась перед иконой, а он плакал и молился.
— Гляньте, — повернулась торговка Марыся к брамному сторожу, — какой-то бедный юноша молится перед нашей Матерью Божьей и плачет! Видимо, что-то сильно его гложет!
Стражник вышел из ворот, глянул вверх, покачал головой и сказал:
— Он так горячо молится, словно за ним гнались черти.
Старая торговка Иванова с Лукишек также повернулась, важно вытерла нос, потом промолвила:
— Не иначе как из богатых, прилично одет. Может, боится кары за какой-то проступок и просит Матерь Божью заступиться.
А на галерее, стоя на коленях и плача, молился пан Брожак (это снова был он).
— Чудотворная Матерь Божья! — взывал он, протягивая к иконе руки. — Что же я такого натворил, что мне нужно умирать? Разве же мне пора умирать?
— Говорит о смерти! — шепнула Иванова Марысе. — Наверное, где-то набедокурил!
— О смерти? — заинтересовался стражник. — Значит, надо доложить в ратушу, может, это какой-то разбойник, еще, чего доброго, наложит на себя руки. Взять бы его да посадить в тюрьму, допросить.
— Как бы он и в самом деле чего-нибудь не натворил! — добавила Иванова.
А пан Брожак молился:
— Чудотворная Матерь Божья, спаси меня от смерти! Сжалься над моей молодостью! Я стану жить по-другому, уйду в монастырь!
Стражник прислушался к молитве Брожака.
— Не иначе, как беглый преступник, — прошептал он, — его надо поймать, он, видимо, сбежал из тюрьмы и теперь хочет укрыться в монастыре.
Пока пан Брожак молился, а стражник терялся в догадках, с другой стороны от Острого предместья по Медницкому тракту к Острой браме подъехало несколько всадников. Стражник повернулся к ним, пригляделся. Было их человек пятнадцать, они ехали рысью на крепких выездных конях и очень торопились, опасаясь, как бы перед ними не закрыли ворота. Как только увидели стражника, еще издали начали кричать:
— Эй, стражник! Не затворяй ворота!
— А что такое? — стражник поднес руку к шапке, полагая, что всадники из свиты важного господина.
— Сейчас вслед за нами проедут послы его королевского величества! Сенаторы из Варшавы!
Стражник поклонился. Всадники проехали под Острой брамой, сняли шапки перед иконой и остановились, озираясь по сторонам.
Стражник тотчас подошел к ним:
— А нельзя ли узнать у вас, панове, что это за паны сенаторы?
— А что тебе с того, что узнаешь? — спросил один из них.
— Понятно, ему надо разнести новость по городу, — улыбнулся второй.
— А что же, простому человеку нельзя ничем и поинтересоваться? — сказал стражник с льстивой улыбкой. — Каждому хочется знать немного больше, чем знают другие. Если бы я принес эту новость в ратушу, мог бы что-нибудь получить от панов радцев.
Всадники ничего не ответили, все они раз за разом поглядывали за ворота. А тем временем к ним подошла торговка Марыся с корзинкой и стала предлагать им пряники, до которых приехавшие оказались большими охотниками.
Благодарная горожанка, улыбаясь сенаторским придворным, начала осторожно расспрашивать их. Если спрашивает мужчина — одно, а если женщина — совсем иное. Да если женщина еще и молода, красива — ну как тут не развязать языки! Так оно и случилось. Торговка, поправив свою черную челку и взглянув на них голубыми глазами, спросила:
— И много их, этих послов? Куда они едут?
— Сюда едут! — ответил красивой белоголовой ближайший к ней всадник, пряча коврижки в карман кафтана. — Едут в Вильно, специально к вам, к пану воеводе и пану каштеляну, чтобы примирить и не допустить войны между ними.
— Ну, слава тебе, Господи! — воскликнула горожанка. — Значит, войны не будет?
— Скорее всего, не будет, — успокоил ее второй.
— И в городе станет спокойно! Хвала тебе, Господи! — обрадовался стражник. — И кто же к нам едет?
— Ксендз епископ жмудский, — сказал один из всадников, — мой господин.
— Литовский маршалок, — отозвался второй.
— Витебский воевода, — добавил третий.
— И пан подскарбий, — завершил первый. — Но — тихо! Прочь с дороги! Они уже едут!
Только он промолвил это, как на улице предместья показался длинный кортеж, который направлялся к Острой браме. Все расступились и молча смотрели. Мимо проехали раззолоченные кареты, всадники, среди них свита и слуги, а сзади ехали большие возы, накрытые шкурами — на них везли поклажу и продовольствие. Два сенатора ехали верхом. Их можно было узнать по богатому убранству и важным лицам; двое ехали в каретах. Кортеж проехал через браму, миновал ратушу и направился в сторону древнего замка.