Последняя кантата
Шрифт:
Комиссар снова закурил свою маленькую сигару и подошел к окну. Его квартира на берегу Сены возвышалась над Парижем.
Жилю Беранже было тридцать три года. Он пошел служить в полицию не столько по призванию, сколько по соображениям ума, но обнаружилось, что он стал ценным кадром для Большого дома. [57] Он испытывал почти физическое удовольствие от преследования преступников: у него были терпение, интуиция и хладнокровие настоящего хищника. Даже если он не проявил еще свои таланты в уголовной полиции округа, его начальники предсказывали ему блестящую карьеру в Бригаде по борьбе с бандитизмом. В ожидании этого Жиль познакомился
57
Префектура полиции (арго).
Он посмотрел на свой письменный стол, заваленный самыми разными материалами, касающимися жизни Вольфганга Амадея Моцарта. Он любил заниматься подобными загадочными делами. Так он сочетал свою профессию с музыкальными занятиями, в свое время прерванными волей отца, не считавшего это делом серьезным. В прошлом году он отметил свой первый успех: опубликовал «Истинные мемуары Гектора Берлиоза». В результате долгих поисков ему удалось изъять из текста композитора абсолютно мифоманские куски. Переделанная таким образом книга оказалась наполовину сокращенной по сравнению с первым изданием, но комментарии Жиля читатели встретили с необычайным интересом.
Комиссар Беранже буквально помешался на Моцарте. Он сказал своим друзьям: «Если Моцарт умер естественной смертью, я очень хочу получить подтверждение тому». Окружной полицейский комиссар, узнав об этом и озабоченный тем, как бы столичная уголовная полиция не лишилась столь ценного сотрудника, предупредил его, что бессмысленно и опасно влезать в такое спорное дело…
— Ладно, продолжим, — сказал он себе вслух и вернулся к рабочему столу. Он сел и записал в своем блокноте: «Цена свидетельств Констанцы (= Ниссена) и Софии? Была ли София любовницей Моцарта?»
О Констанце можно было сказать уже многое. Леопольд Моцарт неустанно осуждал этот брак своего сына. Констанца не могла не знать, что Моцарт женился на ней с досады, поскольку не смог сочетаться законным браком с ее сестрой Алозией, более красивой и жизнерадостной, чем она. Кроме того, беспорядочная жизнь мужа могла дать ей тысячу поводов избавиться от него. Наконец, начиная с 1786 года финансовое положение семьи все время только ухудшалось, и Констанца проявила себя очень легкомысленной супругой. В начале октября 1791 года, когда у Моцарта уже проявлялись признаки большой усталости, она с сестрой Софией и его famulus [58] Зюсмайром укатила на воды в Баден! Неужели она, знавшая о склонности мужа временами пренебрегать священными узами брака, не извлекла из нее уроков? И весьма вероятно, что во время пребывания жены в Бадене Моцарт крутил страстную любовь с одной из своих учениц — красавицей Магдаленой Хофдемель.
58
Здесь: помощник (нем.).
Ну а Ниссен? Невероятный Ниссен, благодаря которому до нас дошли воспоминания Констанцы? Констанца приютила у себя этого датского дипломата уже в 1799 году, вышла за него замуж в 1809 году, и она рассказала ему все. (Все? Так ли?) Ниссен на основе ее рассказов создал как бы подлинную биографию Моцарта и остаток своей жизни посвятил изучению
Что касается Софии, то вопрос в том, каковы на самом деле были ее отношения с Моцартом. Самая младшая из сестер Констанцы была очень привязана к семье своей сестры. На ее долю выпала забота о матери, сварливой Сесилии, и рядом с Моцартом она обретала немножко утешения и радости. Некоторые записи в ее интимном дневнике позволяют думать, что она была любовницей Вольфганга. Да и в некоторых письмах Моцарта проглядывала более чем братская нежность к Софии. Памятуя о ветреном характере гениального композитора, многие историографы верят в любовную связь Вольфганга и его свояченицы.
От той поры больше не осталось достоверных источников о последних мгновениях жизни композитора. Жиль взял блокнот. Такой же, каким он пользовался и при своих расследованиях. Там в числе прочих была и запись рассуждений привратника его дома о его собственной версии смерти Моцарта, ее Жиль не мог читать без улыбки. Подумав, он написал:
Моцарт болен: возможно.
Моцарт был окружен своими близкими до конца: наверняка — нет.
Моцарта убили: возможно. Но кто?
И без колебаний Жиль вписал в блокнот четыре имени.
14. ДРАМА
Доверяешься их словам, и приходит беда.
Вена, 15 января 1903 года
— С меня хватит, Бруно! Достаточно! Я не хочу больше слышать об этой глупой болтунье!
Густав Малер быстрым шагом подошел к большому зеркалу, которое украшало его кабинет директора Венской оперы. Несколькими нервными движениями он поправил сбившийся на сторону воротник своей рубашки. Его друг и помощник дирижер оркестра Бруно Вальтер стоял около двери, в растерянности крутя в руках шляпу и глядя на носки свои начищенных туфель. До них доносились несколько резкие звуки флейты, которая, без особой надежды, правда, старалась взять верх над гаммами, которые разыгрывали на валторне. Валторнист — его Вальтер, проходя, видел — расположился на парадной лестнице, решив воспользоваться хотя бы на несколько минут исключительно хорошей акустикой этого места.
— Вы понимаете, Бруно, это будет слишком просто! — продолжил Малер. — Из-за того, что у этой женщины якобы самый прекрасный голос в Вене, я должен доверить ей роль Изольды! А что дальше? Чтобы петь Изольду, нужно сопереживать ее драме! Вы видели ее на сцене, Бруно? Что она знает о драме? Ей знакомы только венские салоны. В них она выросла и теперь в них поет. Ладно, пусть поет! Но роль Изольды — никогда!
— Вы знаете, мэтр, она не такая…
— Нет! Она такая… как вы изволили назвать ее. И даже еще хуже!
Малер сел. Его вращающееся кресло ответило на насилие чудовищным скрипом. Кивком головы он пригласил Вальтера сесть против него. Потом в явном раздражении вдруг вскочил, подошел к двери и, открыв ее, крикнул:
— Скажите этому валторнисту, чтоб он замолчал, иначе ему придется заканчивать свою карьеру, играя вальсы Штрауса под тентами Пратера!
Он вернулся на свое место и обхватил голову руками. Бруно Вальтер был человеком, которому он доверял больше всех, хотя они были очень разными. Начиная с внешности: Малер, с высоким открытым лбом, со слегка вьющимися на висках волосами, в небольших очках в золотой оправе, по всем статьям являл собой тип человека властного. А Бруно, наоборот, был невысок ростом, с круглым и приветливым лицом, которое выдавало его природную снисходительность.