Последняя комната
Шрифт:
Остаток вечера и часть ночи прошли спокойно. До двух часов Николай пробыл на посту. Удобно устроившись в шикарном кожаном кресле, доставшемся охране по наследству от какого – то начальника, он наблюдал за мониторами и слушал живую музыку, доносившуюся из бара напротив. Иногда музыка заглушалась криками подвыпившей молодёжи, гулявшей в баре и периодически выходившей покурить на улицу. Заведение было не из дешёвых, но народу, и в основном именно молодёжи, всегда было полно. Особенно многолюдно было в пятницу. Заведение это попадало в поле зрения камер наблюдения, и для охранников было некоторым развлечением наблюдать за выходками поддатых юнцов. Николай в таких случаях всегда вспоминал о своей двадцатилетней дочери Юлии. Интересно, чем она живёт, в какой компании, как сейчас принято говорить, тусуется? Они виделись нечасто после развода и разъезда, хотя отношения сохранили вполне нормальные. Просто ритм жизни у них был слишком разным, да и интересы, наверное, тоже.
Однако этой ночью мысли Николая постоянно возвращались к таинственной находке. Кто оставил этот свёрток, что в нём скрыто и каковы будут последствия для Николая, когда завтра утром он принесёт его домой и вскроет?
Возможно, знай Николай о всём, что произойдёт с ним в ближайшие недели, он много раз подумал бы: а не стоит ли бросить это послание из прошлого в какой-нибудь мусорный бак, да ещё подальше от дома? Выбросить и спокойно жить прежней, пусть и в серых тонах, но размеренной жизнью. Но в том-то и дело, что даже в ближайшее будущее заглянуть не всегда получается.
В два часа ночи его сменил Михаил, и Николай отправился на диван в соседнюю комнату. Висевшие прямо над головой электронные часы, щёлкая секундами и минутами, назойливо напоминали о том, что время отдыха тает, а Николай никак не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок. Изредка впадая в забытьё, проваливаясь в пустоту каких-то разрозненных мыслей, нагромождение образов, воспоминаний и переживаний, он вроде бы отключался, но сознание его продолжало бодрствовать. В голове как – будто вертелась пёстрая карусель из хорошо знакомых и совсем незнакомых лиц, реальных и воображаемых событий прошлого, настоящего и, возможно, будущего. Когда за окном уже начало светать, усталость всё-таки взяла своё и Николай, наконец, уснул.
Он проснулся от того, что Михаил настойчиво тряс его за плечо. После коротких часов сна на неудобном, продавленном диване, настроение всё-таки немного улучшилось.
В течение следующего часа, поочерёдно спускаясь в раздевалку, они привели себя в порядок, переоделись, собрали вещи и были готовы к смене. День был выходной, и, как обычно в такие дни, новая смена приходила пораньше. И на этот раз, не задерживая друг друга, они обменялись обычными в таких случаях напутствиями, пожали сменщикам руки и распрощались. Так что уже в семь часов за спиной Николая и Михаила закрылась тяжёлая дубовая дверь Комитета.
– Ну что, по пивку? – предложил Михаил, улыбаясь во всё лицо.
– Нет, друг, что-то я сегодня не в форме, рвану сразу домой, – ответил Николай. Ему было явно жаль оставлять коллегу без компании.
– Да, видок у тебя и впрямь не очень, – с участием констатировал Михаил. – Ну ладно, тогда до вторника. Бывай.
– До вторника. Пока, – ответил Николай.
Кивнув друг другу, они разошлись в разные стороны. Николаю предстояло пешком добраться до метро и проехать полдесятка остановок. Дождь прекратился ночью, и сейчас сквозь посветлевшие и поредевшие облака даже пробивались лучи холодного осеннего солнца. Хорошая погода и то, что смена прошла без особого напряга, предстоящие свободные трое суток – всё это, безусловно, радовало Павлова. Кроме того, в его сумке лежал найденный в подвале свёрток. Так что приподнятое настроение Николая дополнялось вполне объяснимым азартом, желанием поскорее узнать содержимое находки. Наверное, поэтому не совсем отдохнувший Николай направился к метро, шагая бодро и уверенно.
Впереди был достаточно длинный подземный переход, который и вёл к нужной станции. В выходной день, да ещё рано утром, проделать полсотни метров этого перехода не представляло никакой сложности. В обычные же дни, особенно когда обстоятельства вынуждали возвращаться с работы позже или вообще вечером, Николай вспоминал об этих метрах если не с содроганием, то точно с большим раздражением. Достаточно широкий, но почему-то с очень низким потолком, он постоянно был заполнен массой людей, которые плотным потоком перемещались в обоих направлениях. При этом наряду с движущимися толпами пассажиров были ещё и те, кто толпился у сплошной линии крохотных магазинчиков по одной стороне перехода. Тут и там всегда можно было увидеть группки странного вида юношей и девушек, сидящих на ступеньках или стоящих у стены и, кажется, никогда не покидавших облюбованные ими места. Почему-то именно этот переход прямо перед входом в метро стал пристанищем для городских пернатых, а точнее – голубей. Эти грязные, ужасного вида создания важно, по-хозяйски разгуливали по засиженному до неотмываемости асфальту, что-то там поклёвывая и самодовольно воркуя. Периодически, чаще от какого-нибудь неосторожного движения прохожего, а иногда и без причины, птицы вспархивали, невысоко взлетая и поднимая тучи едкой пыли. При этом постоянно находились сердобольные граждане, которые с умилением на лицах голубей подкармливали, как бы назло другим гражданам – нормальным.
Пестрота и суета, царившая в этом инженерном сооружении, создавали полное впечатление какого-то чайна-тауна. По-русски это место так и называлось. Летом здесь была нестерпимая духота. Зимой же переход наполнялся одновременно пронзительным холодом и сыростью.
Метро было ещё одним испытанием для Николая. Будучи коренным москвичом, он любил свой город, но столичную подземку называл не иначе как "душегубкой". Во все времена оно считалось красивейшим в мире, но лично у Николая складывалось впечатление, что всё мастерство и талант создателей и нынешних хозяев столичной подземки были направлены на то, чтобы людям в ней было некомфортно. Николай как-то с радостью узнал, что были пущены новые, более современные поезда с кондиционерами. С тех пор минул уже год или полтора, однако проехаться в этих новых вагонах ему так и не довелось.
Ранним субботним утром в метро было даже прохладно. Павлов без труда нашёл свободное место и сел, пристроив на коленях свою объёмистую сумку. На диване напротив все места были заняты. Пятеро пассажиров сосредоточенно занимались своими гаджетами, отрешённо глядя в их экраны. Шестой мужчина лет за шестьдесят, довольно неопрятно одетый, в огромных наушниках, сидел, прикрыв глаза. Видимо, он что-то слушал. "Если музыку, – подумал Николай, наблюдая за мужичком, – то очень интересно, какую?"
Сам Николай в общественном транспорте никогда не читал, не разгадывал кроссворды, не пользовался мобильным и, уж тем более, не спал. Чаще всего он о чём-нибудь размышлял; просто думал о своём в эти минуты движения, но без движения. А ещё он любил наблюдать за окружающими, изучать их. Правда, со стороны это могло показаться несколько странным: сидит вполне себе нормальный мужчина и почему-то внимательно присматривается к людям вокруг. Зачем он это делает, что его в них так заинтересовало? Но Николай считал это вполне естественным и правильным, хотя он и старался особенно не демонстрировать свой интерес к окружающим. И, всё-таки, как не заметить, не обратить внимание, например, на какого-нибудь улыбающегося толстощёкого малыша на руках у заботливых родителей или на пожилую пару, сидящую напротив, взявшись за руки и нежно глядящих друг на друга. И уж тем более, как можно не остановить свой взгляд на красивой, яркой женщине? Как тут не порадоваться, что есть на свете такие, и не где-нибудь, а в твоём городе, в этом метро, в одном с тобой вагоне. И как глупо – жить среди людей и не видеть их, тем более, не замечать красоту рядом с собой.
– Следующая станция – "Прохоровская", – приятным баритоном сообщил диктор.
Николай, как он это делал всегда, заранее поднялся и подошёл к двери. Вагон уже был заполнен пассажирами, некоторые из них стояли. Место Николая тут же заняла какая-то девушка в платке, длинной тёмной юбке и с маленькой толстой книжицей в руках. В утренние часы по субботам и воскресеньям таких девушек, женщин и старушек было много. Нетрудно догадаться, что это верующие едут помолиться в свои храмы.
"Вопрос только в том, – задумался Николай, – почему это были особы исключительно женского пола? И почему у этих женщин всегда такое грустное, если не скорбное выражение лиц? Ведь, кажется, что вера должна приносить людям радость, просветление, надежду, вселять уверенность в непременной победе добра над злом". Следовательно, как предполагал Николай, и вид верующего человека, по идее, должен быть более счастливым, несмотря ни на какие проблемы и неприятностям.
В уже открывающейся двери вагона промелькнуло отражение девушки, читавшей Библию. И, вроде бы, она улыбалась. В крайнем случае, Павлову так показалось. Не обернувшись, чтобы не разочароваться, он ступил на платформу и зашагал к эскалатору.
Поднявшись наверх, Николай оказался совсем рядом со своим домом. Расположенное почти в центре города, это шестиэтажное строение выделялось среди приютившихся рядом пятиэтажек хрущёвских времён. Дом Николая строили в послевоенную эпоху Сталина. Квартира досталась ему от деда с бабкой. В той, которая принадлежала его родителям, сейчас жили бывшая жена с дочерью. Слава Богу, в жилищном вопросе, как известно, портившем многих жителей столицы, у Павлова проблем не было. До дома было буквально рукой подать. Поэтому уже через пару минут Николай открывал электронным ключом тяжёлую железную дверь своего подъезда. Не пользуясь лифтом, он поднялся на третий этаж и, наконец, преступил порог своей квартиры. Квартиры, в которой прошло детство Николая. Его родители были инженерами – гидроэнергетиками и практически постоянно находились в загранкомандировках. Поэтому воспитание сына было поручено родителям отца.