Последняя королева
Шрифт:
– Но он ничего не просил передать? Не оставил письма?
– Нет.
Обман стал почти физически ощутимым.
– И все из-за этой войны по поводу Неаполя? Войны, к которой он не имеет никакого отношения?
– Как я уже говорил, он считает, что сумеет воззвать к разуму Луи. – Отец выдохнул уголком рта. – Пфф! Твоя мать, может, и поверила бы его оправданиям, но я знаю. Он поехал потому, что надеется устоять, держа по одной ноге в каждом из противоборствующих лагерей. Коварный Габсбург! Он вовсе не собирается отказываться от своего союза с Францией.
У меня закружилась голова. Отец положил руку мне на плечо:
– Ты ни в чем не виновата, madrecita. Твой муж может делать все, что захочет.
Но у меня имелись все основания беспокоиться, ибо я даже не представляла, где теперь мое место.
Глава 17
Десятого марта 1503 года, когда в Кастилии стаял лед, я легла в постель и всего через несколько часов схваток родила сына. Я назвала его Фернандо в честь отца, и, к радости моей матери, он отличался здоровым телом и умом. Вскоре после этого я переехала вместе со всем моим двором в замок Ла-Мота в Центральной Кастилии. Матери пришлось вернуться в Толедо, чтобы утихомирить разбушевавшиеся после внезапного отъезда Филиппа кортесы, а у меня не было никакого желания находиться в городе, хранившем воспоминания о моих скандалах с Филиппом и смерти Безансона.
Я отослала письмо в Неаполь, куда отец отправился воевать с французами. Посреди войны, которую он, как обычно, бесцеремонно назвал «грязной заварушкой», он прислал мне рубиновое кольцо, сожалея, что не может увидеться со своим новым внуком и тезкой. «Ты исполнила самые сокровенные мои надежды, madrecita, – писал он, – и французы скоро побегут прочь, словно дворовые псы. Советую тебе написать мужу и сообщить ему добрые вести».
Я представила себе его ироническую улыбку, с которой он выводил последние слова. На самом деле я уже писала Филиппу, причем неоднократно, но все письма остались без ответа. Я знала о его приезде во Францию со слов посла матери в Париже, но о чем бы он ни договорился с королем Луи, войну за Неаполь это не остановило. Мадам де Гальвен продолжала присылать регулярные отчеты о детях, но от мужа я не получила ни единого слова. А он уехал целых семь месяцев назад.
Казалось, будто для него я перестала существовать.
Пытаясь заглушить опасения, что он меня бросил, я сосредоточилась на моем новорожденном сыне. Фернандито, как мы его звали, оказался прекрасным младенцем, с мягкими каштановыми волосами и янтарным отблеском в глазах, совсем как у меня. На младенчески-пухлой мордашке уже можно было различить точеные черты – явный признак арагонского происхождения. Когда он вырастет, то станет похож на мою родню со стороны отца, и мне доставляло особую радость прижимать его к себе, касаясь губами складок на его шее и с наслаждением ощущая, как он жадно сосет грудь. Он радостно агукал и смеялся куда чаще, чем беспокоился и плакал. Фернандито рос таким же понятливым малышом, как и Карл, но, в отличие от Карла, с любопытством взирал на окружавший мир, широко раскрыв глаза и округлив губы, что очаровывало всех нас.
Его рождение чудотворным образом подействовало на мать. Сбросив траур, будто старую кожу, она вновь стала прежней. На ее щеках даже появился легкий румянец, а походка обрела энергичность, словно от прежних недомоганий не осталось и следа. Я с облегчением поняла, что виной случившемуся с ней была не столько болезнь, сколько недавние потери и тревога за Испанию. Но теперь у нее появился новый внук, и я терпеливо сносила все ее волнения за здоровье ребенка и тщательный надзор за его благополучием. Ей хотелось, чтобы за ним ухаживало больше слуг. Я напомнила ей, что ему совершенно все равно, сколько пажей окружают колыбель, но уступила ее настойчивому желанию предоставить внуку собственного врача, помня, что сын моей сестры Исабель,
В течение весны и лета мать регулярно приезжала в Ла-Моту, держа меня в курсе всех обсуждений в кортесах. Я собиралась сама вернуться во Фландрию, если Филипп в ближайшее время не объявится, но мать возразила, что сейчас необходимо мое присутствие в Испании, по крайней мере, пока не закончится сессия. Я неохотно согласилась. Нужно было думать о ребенке, к тому же он был слишком мал для путешествия. Я направила поверенным официальный документ, в котором сообщала, что остаюсь в их распоряжении, и занялась обустройством дома за прочными стенами Ла-Моты.
Хотя я с детства не питала любви к крепостям, старый замок идеально подходил для того, чтобы наилучшим образом пережить еще одно знойное лето. Вскоре мне стали хорошо знакомы извилистые коридоры и тесные лестницы замка на высокогорных равнинах Кастилии среди обширных пшеничных полей. Толстые каменные стены хранили прохладу, несмотря на жару. Время шло незаметно. Я занималась сыном и повседневными делами, которые прерывали лишь визиты матери и поездки в ближайший город Медина-дель-Кампо, где мы с Беатрис торговались на рынке за отрезы венецианской шелковой парчи. Несмотря на все наши попытки перехитрить торговцев, мы постоянно переплачивали, но возвращались в Ла-Моту довольные, словно сороки с добычей в гнездо, и тут же принимались шить новые платья.
Но по мере приближения осени росло и мое беспокойство. Мать написала, что сессия кортесов завершилась и она приедет ко мне из Толедо, как только соберется. Меня охватили тягостные мысли. Я пробыла в Испании почти два года, но так и не получила ответа от Филиппа. Казалось, будто мое прошлое стало иллюзией, чьей-то чужой жизнью. Я тревожилась, что другие дети меня забудут, что мы с мужем стали чужими друг другу. Мне хотелось оставить былые обиды позади, вернуть прежние времена нашей совместной жизни, полные страсти и веселья несмотря ни на что.
По мере того как укорачивались дни и долгие летние закаты сменялись внезапными осенними сумерками, я все чаще выходила на стены замка. Глядя на горизонт, я не могла представить, что смогу провести в Испании еще одну зиму. Боль в моем сердце, которую я пыталась заглушить любовью к сыну и чувством долга перед страной, стала нестерпимой. Кортесы так и не позвали меня к себе. Какое бы решение они ни приняли, моего присутствия им не требовалось. Чего я ждала? Почему все еще медлила?
В душе я понимала, что пришло время уезжать. Мой сын был еще младенцем, но я могла отправиться более коротким морским путем. На хорошо оборудованном галеоне мы будем в безопасности. Спускаясь в свои покои, я ощутила внезапную грусть, поняв, что стану тосковать по Испании. Я понятия не имела, чего ожидать по возвращении домой, учитывая разлад между мной и Филиппом.
Но ехать нужно было в любом случае. Сев за стол, я написала матери в Толедо.
Неделю спустя дверь в мои покои открылась и вошел архиепископ Сиснерос.
Мы с ним практически не общались. Когда я приехала, он отсутствовал, подавляя мавританское восстание, а затем, когда нам пожаловали титулы, выразил явное недовольство моим мужем. Я держалась от него подальше, что оказалось достаточно легко, – он жил не при дворе, но в своей толедской епархии, где служил моей матери и кортесам в роли главного прелата Кастилии.