Последняя любовь Екатерины Великой
Шрифт:
– Предлагаю в нашем узком кругу заменить излишне чопорное «вы» на более дружеское «ты».
По крайней мере, у двоих отлегло от сердца, значит, Екатерина не только не рассердилась на их оплошность, но и допускает более дружеское общение. Первым отреагировал остроумный де Линь, целуя императрице ручку, он воскликнул:
– Я согласен, Твое Величество!
Хохот разбудил англичанина, который растерянно озирался по сторонам, пытаясь понять, не он ли причиной веселью. Сегюр объяснил:
– Мы решили перейти меж собой на «ты». Императрицу отныне надлежит в узком кругу называть Твое Величество.
Решив,
– Вы лжешь…те…
Веселились долго…
В Киеве задержались изрядно. Дальше следовало пересаживаться в галеры, но Днепр еще был покрыт льдом, пришлось ждать, пока река вскроется. Но и из Петербурга позже выезжать тоже опасно, можно застрять по дороге в оттепель.
Встречали гостей очень хорошо, знатные горожане наперебой старались угодить государыне и ее приближенным.
Императрица жила в нарочно выстроенном дворце, при ней малая часть приближенных, остальных разместили по заранее приготовленным квартирам. Всем нашлось место. Румянцев, в чьем ведении находился Киев, старался, конечно, вовсю, но ему было далеко до Потемкина, ни фантазии, ни денег не хватало, чтобы развлекать двор в течение двух с половиной месяцев, хотя проводились ежедневные балы, маскарады, давались обеды, устраивались спектакли. Государыня встречалась с многочисленными делегациями из самых разных краев не только Малороссии.
Но время шло, уже было сделано все, что только можно, все посещены, все отпраздновано, а отправляться дальше возможности все не представлялось. Сначала Днепр был подо льдом, потом, когда лед все же прошел, еще чего-то ждали. Никто не мог понять, чего тянет Потемкин, и все считали, что он просто не готов плыть дальше. Начались новые наговоры на князя, в уши Екатерине все жужжали и жужжали о том, что там ничего нет, что деньги потрачены зря, осели в бездонных карманах Потемкина, что конница Потемкина существует только в его рассказах, как и все остальное. А не плывут просто потому, что показывать нечего…
Слухи и сплетни усиливались из-за того, что сам Григорий Александрович удалился в Печерский монастырь и жил почему-то там, изредка появляясь на публике, но никак не объясняя задержку в пути.
Мамонов в Киеве страшно скучал, ему не нравилось все: сам город, малороссийский говор, необходимость проводить время так далеко от Петербурга, развлечения… Екатерине было не до его нытья и вообще не до фаворита, кроме того, умный Сегюр намекнул Александру Матвеевичу, что своим недовольным видом он может весьма быстро разочаровать государыню со всеми вытекающими последствиями. Вообще фаворит маялся – служить старухе, как он мысленно звал свою благодетельницу, оказалось неимоверно трудно. Конечно, путевые дворцы и дома в имениях помещиков, где останавливались, – это не покои государыни, здесь звать в свою спальню фаворита не получалось, Екатерина всегда старалась внешне соблюдать правила приличия, поэтому Мамонова ночные обязанности не напрягали. Но вполне хватало и необходимости днем присутствовать при болтовне государыни с ее спутниками, каждый из которых, пожалуй, годился Александру Матвеевичу в отцы.
Мамонов уже не мог слышать голос записного шутника Льва Нарышкина, хотелось крикнуть:
– Шут гороховый!
Не
В первый день пути он на каждой остановке старательно разглядывал придворных, отправившихся в путь вместе с государыней. Явно кого-то искал и не находил. Заметив это, Екатерина окликнула:
– Да ты кого выглядываешь-то, Александр Матвеевич?
Мамонов нашелся:
– Княгиню Дашкову не вижу. Не отстала ли?
Государыня широко раскрыла глаза:
– Невнимателен стал, дорогой мой. Я тебе еще в Петербурге показывала записку, что мне княгиня Екатерина Романовна прислала, мол, даже проводить не может, столь нервы расстроены…
– И правда, забыл, матушка! Столь впечатлился, что забыл! Не видел среди провожавших, вот и решил, что она с нами едет.
На его счастье, государыню отвлекли, и вопрос о Дашковой был забыт. Зато все приметила Протасова, подошла, тихонько – словно нехотя? – проговорила:
– Не поехала она, в Петербурге осталась…
– Матушка-государыня уже сказала, что Екатерина Романовна осталась.
– Я не о Дашковой речь веду, а о той, которую вы в действительности глазами ищете, Александр Матвеевич. Дарью с собой не взяли, слишком мелка для того, так что не ищите взглядом.
Глядя вслед удалявшейся Протасовой, Мамонов почувствовал, что у него, несмотря на холод, по спине течет пот, даже ворот расстегнул и шапку с головы снял, так жарко стало! Если Екатерина узнает о его внимании к молодой фрейлине, не миновать беды. Пока Мамонов гнева Екатерины еще боялся, позже наступит время, когда, поняв, что она не умеет жестоко наказывать, он бояться перестал и пустился во все тяжкие, за что, правда, и поплатился.
В Киеве произошла встреча, сильно тяготившая Екатерину. Туда примчался ее давний фаворит (еще того времени, когда она была великой княгиней и супругой наследника престола) польский король Станислав Понятовский. Екатерина порадовалась, что при этой встрече не было весьма наблюдательного Сегюра или не всегда ловкого шутника Нарышкина. Зато Мамонов все заметил и все понял.
Бывшие любовники были потрясены друг другом. Станислав, все такой же подтянутый, поразил Екатерину тем, насколько постарел, она словно увидела себя в зеркале. Глядя на его изменившееся лицо, она отчетливо поняла, что годы не пожалели и ее. Труднее было увидеть его реакцию. Конечно, опытный политик и сердцеед, Понятовский постарался скрыть замешательство, однако от внимательного взгляда Екатерины оно не ускользнуло. Вместо прежней веселой, стройной чаровницы, ради которой стоило совершать любые безумства даже на грани жизни и смерти, Станислав Август увидел располневшую величественную женщину в возрасте, которой приличествовало быть окруженной внуками…