Последняя любовь Екатерины Великой
Шрифт:
Бывшие страстные любовники были неприятно поражены друг другом. Чего они ждали: что по прошествии стольких лет найдут свою любовь неизменной? Или что старость не тронула их внешность?
Екатерине и Станиславу поговорить бы наедине и по душам, поняли бы, что внешность обманчива, у обоих в груди бились горячие сердца, пусть любовь и не вернулась, но теплота бы осталась. Но поговорить не удалось, взаимное расположение выказывалось лишь внешне, более того, присутствие Понятовского стало быстро раздражать императрицу. Ежедневно видеть подтверждение собственного возраста оказалось слишком
Настроение государыни на несколько дней просто испортилось, она потребовала от Потемкина поскорее спровадить короля в его владения. От Киева остался нехороший осадок, императрице не понравилось. Самые проницательные позже заподозрили, что задержка устроена Потемкиным нарочно, чтобы вывести императрицу из себя и оставить от владений Румянцева именно такое – тягостное – впечатление. Если так, то князь поступил гениально, больше в Киев Екатерина возвращаться не захотела.
Государыня потребовала к себе Потемкина и приказала, чтобы кавалькада двинулась дальше:
– Ну уже никакой мочи нет ждать, Григорий Александрович!
Тот развел руками:
– В природном нестроении я невиновен, матушка. Рано плыть, половодье…
– Половодье ли виной, князь, или то, что ты еще менее готов, чем Румянцев?!
Это было нечестно, Румянцев не виноват, что пришлось столько сидеть в Киеве. Не был виновен и Потемкин: предусмотреть долгий ледоход и сильное половодье он не мог. Князь пожал плечами:
– Завтра отплываем, коли велишь, матушка…
– Велю!
28 апреля, несмотря на бурное половодье на Днепре, по реке вытянулся караван из судов. Среди них три большие галеры – «Днепр», на которой расположилась сама императрица, «Буг» Потемкина и «Десна», предназначенная для проведения торжественных мероприятий. Дальше следовали «Сейм» с иностранцами и «Еж» для остальных придворных. Остальные поменьше, в том числе для доктора Роджерсона и его аптекаря… Всего же больших и малых судов насчитывалось восемь десятков!
Под прощальный салют из пушек они один за другим отчаливали от пристани. И хотя еще плыли по владениям Румянцева, сам генерал-губернатор не провожал, ему было позволено остаться в Киеве. Государыня не желала никого видеть. Румянцев провожал уплывающих с явным облегчением. Куда легче и проще брать города, чем вот так ублажать капризный двор!
Но настроение у Екатерины не улучшалось. Было отчего: во-первых, Потемкин оказался прав, и Днепр нес воду слишком быстро, плыть трудно, суда то и дело сталкивались, грозя потопить друг дружку. Князь только разводил руками, мол, я предупреждал. Но понимание его невиновности настроения государыне не прибавляло, напротив, ухудшало. Кроме того, почти сразу нагнали два не слишком приятных известия. Из Петербурга сообщили, что внуки императрицы, Александр, Елена и Константин, заболели корью. Сердце бабушки зашлось от страха. Александр
Не успела Екатерина поахать как бабушка, пришлось вздыхать по-матерински. Из Парижа сообщили, что ее побочный сын от графа Орлова граф Алексей Бобринский пустился во все тяжкие и наделал немыслимые долги. Не оплата долга за нерадивого сынка расстроила государыню, а то, что тот никак не оправдывал надежд. Нет чтобы делать карьеру и проявлять себя мудрым политиком (конечно, она не надеялась на трон для незаконнорожденного сына, но прочила ему очень многое), Алексей вел жизнь откровенного разгильдяя!
К Гримму немедленно полетела депеша с просьбой оплатить долги оболтуса и взять его под строгий контроль. От самого Алексея требовалось тотчас прислать покаянное письмо с подтверждением осознания своего неблаговидного поведения и обещанием, что такое не повторится.
У императрицы были поводы для головной боли…
У Кременчуга, наконец, начинались владения, которыми распоряжался генерал-губернатор Григорий Александрович Потемкин. Все шло как обычно, галеры пристали к берегу, на котором, правда, ничего особенного не было видно. Но все решили, что Потемкин просто собрался расположиться на пикник, хотя до обеда еще далеко. И вдруг…
Среди сопровождавших Екатерину у большинства либо подкосились ноги, либо сердце упало в пятки. Не успели все сойти на землю, как впереди послышалась пушечная стрельба, а из облаков порохового дыма вылетели одна за другой казацкие сотни! Лава рассыпалась по степи, явно окружая свиту.
Не в силах вымолвить и слова, Екатерина скосила глаза на Потемкина и увидела, что тот с удовольствием наблюдает эту атаку. Вот оно что! Это просто выдумка князя! Государыня приосанилась, догадываясь, что таким способом Потемкин брал на испуг множество тех, кто доставил ему неприятности в Петербурге. Рука князя легла на руку государыни:
– Не беспокойся, матушка. Это игрища такие.
– А я и не боюсь. Только мог бы пораньше сказать, едва ведь не обделалась, – шепнула ему на ухо императрица.
Если честно, то было отчего, – казаки на полном скаку с саблями наголо и сумасшедшим гиканьем подлетели к онемевшим придворным и иностранцам, по команде подняли своих коней на дыбы и вдруг так же неожиданно ловко перестроились в плотные ряды и оказались по сторонам толпы разряженных людей, полетели дальше по берегу реки. Все еще слышались команды, повинуясь которым казаки снова перестраивались, чтобы промчаться перед приходившими в себя гостями уже строем.
Екатерина блестящими глазами смотрела на окружающих, которые с трудом переводили дыхание. Она не сомневалась, что многим из них надобен по крайней мере платок, чтобы отереть пот со лба, если не большее.
Послышался голос насмешника Нарышкина:
– Потемкин, чтоб тебя! Изволь теперь всем выдать по новым штанам!
Князь, сверкая единственным глазом, будто в смущении, разводил руками.
А Екатерина сжала его руку:
– Ну, батенька, потешил! Ну уж угодил.
– То ли будет, матушка… Сейчас парад гусарских полков смотреть будешь или правда кое-кому надо штаны поменять?