Последняя любовь президента
Шрифт:
Я протянул ему несколько бумажных салфеток для лица. Из одной салфетки он скрутил что-то вроде пробки и заткнул ею ноздрю.
– Смотри, получилось! – обрадовался Гусейнов. – Пошли за стол!
Официантка Вита как раз стояла возле нашего стола.
– Ой, что-то случилось? – с беспокойством в глазах спросила она, обратив внимание на грязные брюки Гусейнова.
– Да нет, – сказал он. – Вышли покурить, и я споткнулся…
– Можете курить здесь, я вам сейчас пепельницу принесу! – затараторила официантка.
– Нет, спасибо! Уже накурился! Больше
Вита назвала несколько видов десертов. Гусейнов выбрал нам по яблочно-медовому пирогу. Потом, когда официантка отошла, наполнил мой бокал и свою рюмку, и по его настоянию мы выпили стоя на брудершафт.
Выпить бокал красного чилийского вина практически залпом до дна было, конечно, кощунством, но этого хотел Гусейнов. Это было его желание, и я его уважил, как десятью минутами раньше он уважил мое желание дать ему по морде. Одна из неотмщенных обид была вычеркнута из моей памяти и биографии.
111
Киев. Декабрь 2015 года.
Как только начались народные гулянья, о новом святом великомученике Владимире забыли. Страсти поутихли, но я понимал, что затишье это временное. Перед бурей. Только вот какая будет буря и с какой стороны она грянет? Об этом наши метеорологи вряд ли скажут.
В честь католического Рождества я принял посла Ватикана нунция Григория. В тихой, почти скорбной обстановке мы обменялись подарками. Происходило это в Мариинском дворце, в зале приемов возле украшенной голубой ели.
Нунций неплохо говорил по-русски и, улучив момент, когда помощник и официальный переводчик на секунду отвернулись, прошептал: «Берегитесь волхвов, дары приносящих!»
Я кивнул. Только потом, когда он уже ушел, задумался: кого он имел в виду? Сегодня никто кроме него мне даров не приносил. Да и его дар был символическим и совершенно не личным: картина шестнадцатого века с изображением площади святого Петра в Риме.
К двенадцати я вернулся на Банковую и вызвал Колю Львовича. Тот зашел пружинящей походкой, наполненный до макушки чувством собственного достоинства и значительности. В руках – коричневая кожаная папка.
Я кивнул ему на диван майора Мельниченко. Он плюхнулся туда задницей, закинул ногу за ногу.
– Пока тихо, – произнес он, раскрывая папку. – Вот то, что вы просили!
Он поднялся, положил передо мной цветной листик и снова уселся на диван.
– Что это?
– Цветная ксерокопия фотографии из спальни Майи Владимировны.
– Ага, а по существу?
– По существу? Я все понял. Россия решает свои проблемы. У них ведь скоро президентские выборы. Вот они и раскололи левую оппозицию. Хитрейший ход! Хотите иметь святого вождя, идите в христианские партии, входящие в пропрезидентское большинство, не хотите – идите на хер! Потому что вождь легализован церковью и уже объявлен «заступником сирых, убогих и заключенных». Кстати, иконописные мастерские Печерской лавры получили вчера вечером заказ из Загорска на двадцать тысяч
– Так что, никаких проблем? – с недоверием поинтересовался я у самодовольного главы Администрации.
– Нет, что вы, господин президент! Без проблем не бывает!
«Конечно, – подумал я. – Если не будет проблем, то на хер ты мне тут нужен?!»
– Украинская православная церковь выступила с заявлением, в котором не признает нового святого и запрещает своим прихожанам касаться мыслью или губами его ликов.
– И чем это чревато?
– Дальнейшим расколом православия. Но для страны в этом ничего страшного! Чем больше будет у церкви внутренних проблем, тем меньше она будет вмешиваться в дела государственные.
– Мудрый ты парень, – вздохнул я. – А что у нас происходит с экспериментом по выдаче паспортов?
– Все нормально. Эксперимент расширили на пять областей и республику Крым. Будущий гражданин сам определяет, в какой из предложенных церквей он хочет стать полноценным гражданином Украины. Только одна загвоздка с татарами. Мы не утвердили текст клятвы гражданина на крымско-татарском языке. А они не хотят его переделывать.
– А что там не в порядке?
– В клятве нет ни слова об Украине, а только обещание быть хорошим мусульманином и жить по Корану.
– Пускай этим Мыкола занимается!
– А он в санатории, – усмехнулся Коля Львович.
– Я тоже хочу в санаторий, – признался я, подтягивая к себе с середины стола ксерокопию цветного снимка сердца в распахнутой груди. – В кардиологический…
Я оставил цветной снимок под настольной лампой и щелкнул выключателем. Лампа вспыхнула и тут же замигала. И от этого мигания у меня действительно заболело сердце. Я перевел вопросительный взгляд на главу администрации. Вся сегодняшняя спесь слетела с него враз.
– Я думал, ты решил эту проблему? – Я кивнул на лампу.
– Я решил… Это что-то другое! Наверно, контакты.
– А ну включи свет в кабинете! – попросил я его холодно.
Коля Львович поднялся, потянулся рукой к стене. Щелчок, и под потолком тоже задрожало дешевое электричество.
– Ты что, хочешь меня до инфаркта довести? – Я медленно поднялся из-за стола. – А ну быстро к Казимиру, и чтобы через полчаса все было в порядке, или я на пять минут отменю демократию и Конституцию, чтобы навести в этом бардаке порядок силой!
От Коли Львовича осталась только вмятина на диване майора Мельниченко. У меня действительно болело сердце. Я смотрел на ксерокопию фото, смотрел на это бедное и не такое уж и здоровое с виду сердце, сфотографированное, должно быть, на память перед тем, как грудь закроют и зашьют наглухо.
Вызвал помощника. Попросил разыскать мне хирурга, делавшего операцию по пересадке сердца. Разыскать и привести.
После этого прилег на диван майора Мельниченко и задремал.