Последняя любовь
Шрифт:
— Как мне не хочется идти домой, — сказала она. — Мне будет так плохо там. Ты правда меня любишь? Только не обманывай. Если для тебя это ничего не значит, так и скажи.
— Зачем? Чтобы ты побежала к Висле?
— Значит, ты лгал?
— Белла, я не могу жениться на тебе.
Молчание. В предрассветных сумерках он различал только ее глаза. Они сделались какими-то дикими и безумными. Марк испугался, что она прыгнет на него, как дикий зверь, а сил защищаться у него не было.
— Хорошо, — сказала она. — Все кончено. Спокойной ночи.
— Куда ты?
— Какая разница! Только не держи на меня зла. И
— Белла! Прошу тебя, не делай глупостей!
— Разве смерть — глупость?
— Белла, не уходи! — крикнул Марк Мейтельс, подчиняясь тому, что было сильнее его. — Нам нельзя будет оставаться в Варшаве, но мир велик. Мы поедем в Краков или за границу. Я слышал, что можно получить визу на Кубу или в Гондурас. Какая разница, если мы будем вместе.
— С тобой я готова ехать хоть на край света.
Они стояли в темноте совсем близко. Он чувствовал жар ее дыхания. Его снова охватило желание.
— Не уходи.
— Подожди. У мамы слабое сердце. Она умрет от беспокойства.
— Не умрет. А умрет, ей же хуже.
— Ах, ты мой сладкий убийца.
— А ты на самом деле ведьма?
— Да. Только не говори никому.
— А как ты колдуешь?
— Я молюсь Богу, а может, дьяволу. Сама не знаю кому. Я только чувствую, что во мне есть эта сила. Ты не сможешь освободиться от меня, не сможешь. Мы как две собаки, которых заперли вместе…
— Останься.
— Если ты действительно хочешь уехать из Варшавы, давай уедем немедленно, — сказала она.
— Прямо сейчас?
— Сегодня.
— А мои вещи, книги?..
— Брось все. Родители умрут от неизвестности, но, в конце концов, раз уж я убила одного человека…
— Не умрут. Мы пошлем им телеграмму с дороги.
— Хорошо. Понимаешь, я мечтала о тебе с того самого дня, когда ты впервые вошел к нам в класс; я все время думала о тебе, каждый день, каждую минуту. Где Гондурас, в Африке?
— Ты изучала географию, должна знать.
— Я ничего не помню. Все эти годы я изучала только тебя.
— Идем.
Он взял ее за плечи и, через гостиную, снова повел в спальню. Восходящее солнце сквозь стекла бросало на все красноватые отсветы. Казалось, что лицо Беллы залито кровью. Отблески пламени плясали в ее глазах. Они остановились перед зеркалом. Он стоял сзади, в одном белье.
— Если на свете есть черная магия, — сказал он, — может быть, Бог тоже есть.
Он не смог дождаться, пока они войдут в спальню, и повалил ее на ковер в гостиной, ведьму, забрызганную кровью и семенем, уродину, которую рассветное солнце преобразило в красавицу.
ПОКЛОННИЦА
Сначала я получил от нее длинное восторженное письмо. Среди прочего она писала, что я помог ей «найти себя». Потом она позвонила, и мы договорились о встрече. Потом раздался новый звонок оказалось, что на этот день у нее уже назначена другая встреча, и мы перенесли наше свидание на другое число. Через два дня пришла многословная телеграмма. Выяснилось, что в день предполагаемого визита ко мне ей придется посетить парализованную тетю. Я никогда еще не получал такой длинной и столь изысканно написанной телеграммы. Последовал новый звонок, мы назначили новую дату. Во время нашего предыдущего телефонного разговора я упомянул о своей любви к Томасу Харди. Вскоре посыльный принес роскошно изданное собрание сочинений Томаса Харди. Мою поклонницу звали Элизабет Абигель де Соллар — примечательное имя для женщины, чья мать, по ее словам, была дочерью раввина польского местечка Клендева.
Наступил назначенный день, я прибрался в квартире и сложил все свои рукописи и письма, на которые еще не успел ответить, в корзину для белья. Моя гостья должна была появиться в одиннадцать. В двадцать пять минут двенадцатого зазвонил телефон, и я услышал громкий взволнованный голос Элизабет Абигель де Соллар:
— Вы дали мне неправильный адрес! Здесь нет такого дома!
Оказалось, что вместо Уэст-Сайд она по ошибке записала Ист-Сайд. Я опять принялся подробно объяснять, как меня найти. Когда она окажется на моей улице, ей нужно будет войти в арку, на стене тот номер, который у нее записан. Из арки — во двор. Затем ей нужно будет подойти к моему подъезду (номер у нее есть) и подняться на одиннадцатый этаж. К сожалению, пассажирский лифт не работает, поэтому ей придется воспользоваться грузовым. Элизабет Абигель де Соллар повторила все мои инструкции, но ей нечем было их записать — пока она рылась в сумочке в поисках карандаша и бумаги, голос оператора потребовал доплатить монетку. У Элизабет Абигель де Соллар монет больше не было, и она в панике выкрикнула номер телефонной будки, из которой звонила.
Я тут же перезвонил, но никто не ответил. Видимо, она дала мне неверный номер. Я взял с полки книгу и начал читать там, где открыл, с середины.
Раз у нее есть мой адрес и телефон, рано или поздно она объявится. Не успел я прочитать и несколько строк, как телефон снова зазвонил. В трубке послышалось какое-то меканье, кряхтение и покашливание. Наконец звонивший справился с голосом и сказал:
— Меня зовут Оливер Лесли де Соллар. Я бы хотел поговорить с моей женой.
— Ваша жена неправильно записала адрес. Она недавно звонила и должна появиться с минуты на минуту.
— Извините за беспокойство. Дело в том, что наша дочь внезапно заболела. Она страшно кашляет и задыхается. Я не знаю, что делать. У нее приступ астмы. Элизабет в таких случаях дает ей специальные капли, но я не могу их найти. Я просто в отчаянье.
— Вызовите врача! Позвоните в «Скорую помощь»! — закричал я.
— Дело в том, что сейчас нашего врача нет на работе. Секундочку, извините.
Я подождал несколько минут, но Оливер Лесли де Соллар не возвращался, и я положил трубку. Вот и связывайся после этого с людьми, подумал я, сразу же возникают проблемы. «Всякое действие есть грех» — как сказано в какой-то священной индийской книге — но в какой? «Бхагавадгите» или «Дхаммападе»? Если ребенок — не дай Бог — задохнется, я, хотя и косвенно, тоже буду виноват.
Раздалось несколько долгих настойчивых звонков в дверь. Я бросился открывать и увидел молодую женщину со светлыми распущенными волосами, в соломенной шляпке, украшенной цветами и вишнями, какие носили в те времена, когда я ходил в хедер. На ней была белая блузка с кружевом вокруг шеи и на рукавах, черная юбка с вышивкой и туфли с застежкой-пуговицей. Хотя на улице было солнечно, в руках она держала зонтик с ленточками и бантиками — в общем, ожившая фотография из старого альбома. Не успела она закрыть за собой дверь, как я сказал: