Последняя милость
Шрифт:
Для Руфи Зардо слово «скучный» было одним из худших оскорблений. Оно котировалось наряду с «добрый» и «милый».
— Так что же все-таки произошло во время матча по керлингу? — спросил Гамаш, пытаясь повернуть разговор в нужное ему русло.
Но разговор о семье Сиси почему-то совершенно вывел Руфь из себя. Она стала еще более резкой и ершистой, чем обычно.
— Что произошло? Сиси умерла.
— Боюсь, что мне нужен менее лаконичный ответ.
— Команда Эм, как обычно, проигрывала. А потом Сиси умерла. — Руфь откинулась на спинку
— Прекратите играть со мной в свои игры, мадам Зардо, — беззлобно сказал Гамаш, с интересом разглядывая сидящую перед ним женщину. — Вы уже должны были понять, что со мной такие номера не проходят. Откуда в вас столько злости? Вы сами-то от нее не устаете?
— От чего? От злости? Она. подпитывает меня не хуже, чем вот это. — Руфь подняла бокал и шутливо отсалютовала инспектору.
— Но почему вы злитесь сейчас?
— А вы разве не злитесь, когда убивают человека?
— Но, Руфь, вы же злитесь не из-за убийства. — Голос Гамаша звучал почти ласково. — По крайней мере, не только из-за убийства. Есть еще какая-то причина.
— Умный мальчик. Бьюсь об заклад, что вам часто говорили это в школе. Который час?
Казалось, Гамаша совершенно не смутила такая неожиданная смена темы. Он спокойно посмотрел на часы.
— Без четверти пять.
— Мне нужно идти. Через несколько минут у меня встреча.
— Так что же произошло во время матча? — повторил он свой вопрос.
Лемье затаил дыхание. Он не знал почему, но ему показалось, что наступил некий критический момент. Поджав губы, старая поэтесса смотрела на Гамаша, всем свои видом выражая отвращение к происходящему. Он встретил ее взгляд совершенно спокойно, его лицо оставалось открытым и задумчивым.
Руфь Зардо моргнула. И Лемье мгновенно почувствовал произошедшую в ней перемену. Ему показалось, что закрыл глаза один человек, а открыл совершенно другой. Злость ушла. Руфь сделала глубокий вдох, тряхнула седой головой и улыбнулась.
— Вы умеете пробудить во мне худшие чувства, старший инспектор.
— Неужели вы собираетесь начать вести себя благопристойно?
— Боюсь, что да.
— Приношу свои глубочайшие извинения, мадам. — Гамаш поднялся со своего пластикового стула и склонился в учтивом поклоне. В ответ Руфь благосклонно кивнула.
То, что происходило между этими двумя, было выше понимания Лемье. Он даже предположил, что это часть какого-то неведомого ему англо-саксонского ритуала, эдакий церемониальный танец нападения и подчинения. Среди франкоязычных канадцев разводить подобные антимонии было не принято. По крайней мере Лемье никогда не сталкивался ни с чем подобным. Он подумал о том, что французы вообще гораздо более откровенны в проявлении своих чувств. А вот англичане… Они любят всякие околичности. Никогда нельзя сказать наверняка, что происходит у них в голове, не говоря уже о душе.
— Я сидела на трибуне рядом с Габри. Игра была в самом разгаре. Эм, как я уже сказала, проигрывала. Бедняжка Эм всегда проигрывает. Однажды дела шли так плохо, что она даже назвала свою команду «Обретите покой». Потом, в какой-то момент, Габри толкнул меня в бок. Кто-то кричал, что кому-то стало плохо.
Руфь рассказывала об утренних событиях, одновременно прокручивая их в памяти. Яркие картины одна за другой оживали в ее мозгу. Вот она еще сидит на своем месте, вытягивая шею и пытаясь рассмотреть причину суматохи. Но ничего не видит, кроме пестрой мозаики из разноцветных курток, шапок и шарфов, которые полностью закрывают обзор. Потом все начинают покидать свои места на трибунах и сначала шагом, а потом и бегом устремляются к группе людей, собравшейся рядом с перевернутым стулом.
— Пожарная бригада! Пропустите начальника пожарной бригады! Дорогу! — с этими словами Руфь прокладывала себе путь сквозь толпу, почти уверенная В том, что увидит Кей, лежащую без сознания на снегу.
Естественно, поблизости не было никакого пожара, но этого и не требовалось. Руфь уже очень давно усвоила одну простую вещь. Хотя большинство людей утверждает, что терпеть не могут, когда ими командуют, в критических ситуациях они с готовностью подчиняются тому, у кого хватит смелости взять руководство на себя и рассказать им, что нужно делать.
На снегу плашмя лежала Сиси. Мертвая. Руфь поняла это в ту же секунду, когда ее увидела. Но она все равно должна была попытаться что-то сделать.
— Оливье, ты будешь делать массаж. Питер! Где Питер Морроу?
— Здесь! Я здесь! — Сквозь толпу к ней пробирался Питер, которому пришлось бежать с другого конца ледовой площадки. — Что случилось?
— Ты будешь делать искусственное дыхание.
К чести Питера следует отметить, что он не колебался ни секунды и мгновенно опустился на колени рядом с Оливье. Теперь оба мужчины ждали лишь команды Руфи, чтобы приступить к реанимации. Но прежде ей нужно было отдать еще одно распоряжение.
— Габри, найди ее мужа. Клара!
— Я здесь.
— Найди ее дочь.
После этого она повернулась к ним спиной, ни секунды не сомневаясь в том, что ее распоряжения будут выполнены, и начала отсчет…
— Вы поняли, что с ней произошло? — спросил Гамаш, возвращая Руфь в реальный мир.
— Даже не догадывалась.
Ему показалось, что когда Руфь произносила эти слова, в ее глазах промелькнула тень сомнения. Он немного подождал, но продолжения не последовало.
— Что было потом?
— Билли Уильямс сказал, что его грузовик стоит с разогретым мотором и мы должны отнести ее туда. Кто-то уже вызвал «скорую», но все понимали, что машина придет не раньше чем через двадцать минут и столько же займет обратная дорога. На грузовике Билли было быстрее.
Руфь вкратце описала жуткую поездку в Ковансвилль, и ее рассказ почти полностью совпал с тем, что Гамаш уже слышал от Питера Морроу.
— Который час? — снова требовательно спросила Руфь.
— Без пяти пять.
— Мне пора.