ПОСЛЕДНЯЯ ОБОЙМА
Шрифт:
– Этот паразит в белом халате мне сразу не понравился, - проговорила на ходу Анна.
– Я проследила за ним. Слышу: в его
кабинете твой голос... А это он микрофоны наставил везде... Головастый, сволочь! Потом торговал информацией... Или
шантажировал. Ну да с нами такой номер не прошел... Только вот успел он с Гиви связаться... Я телефон об стенку
расколотила, да поздно... Сейчас нагрянут.
– И медсестры наверняка милицию вызвали, - добавил я.
– Совсем весело...
Двери из коридора в вестибюль корпуса были закрыты, и Анна недолго думая с разгону пустила сидоровскую кровать в
качестве тарана. Со второго раза двери распахнулись. В сопровождении возмущенных воплей персонала мы выкатили
кровать в вестибюль, а потом двинулись к выходу на улицу. Какой-то парень в белом халате попытался остановить нас, но
Анна походя врезала ему в солнечное сплетение, и тот повалился на пол, сразу же став предметом заботы сбежавшихся
медсестер.
А мы уже были на крыльце.
– Холодно, - недовольно пробурчал Сидоров.
– Переживешь, - ответила Анна и огляделась.
– Так, в твою машину он не полезет. Где «Ягуар» Марка? Ага!
– А ключи от него?
– спохватился я. Анна нахмурилась:
– Вот еще проблема... Костя, тащи своего друга к «Ягуару», а я сбегаю за ключами!
И прежде чем я успел возразить, она развернулась и метнулась обратно, в глубины больничного корпуса.
Что мне оставалось делать? Я взвалил Сидорова на себя и поволок сначала по ступеням вниз, а потом - к «Ягуару». В этот
раз мне было немного легче, потому что Сидоров был в сознании и помогал мне по мере возможностей. Другое дело, что
возможности его оказались невелики. И я сквозь плащ и свитер ощущал дрожь Сидорова - из одежды на нем были только
трусы и майка, плюс волочившаяся по земле простыня.
– Сейчас, - прохрипел я.
– Уже немного осталось...
Я прислонил Сидорова к «ягуаровскому» заду, снял плащ и накинул на дрожащего от холода друга. Он благодарно
кивнул, но стук его зубов по-прежнему был хорошо слышен.
А потом стали хорошо слышны другие звуки: шум моторов. И две машины вылетели из-за поворота, Я даже не видел
сидящих там людей, но сразу решил: это по наши души. И полез в карман плаща.
Машины остановились у больничных ворот. С полминуты ушло на то, чтобы двое парней выскочили из первой машины и
раскрыли створки ворот. Теперь ничто не отделяло меня и Сидорова от восьми посланцев Гиви Хромого. Можно было
надеяться, что эта компания сначала пробежит мимо нас в поисках Матвея Александровича, но лучше было таких надежд не
питать - если они искали Сидорова, то наверняка знали, как он выглядит. И этот объект их вожделений сидел на багажнике
«Ягуара», закутанный в простыню и светло-зеленый плащ. Не заметить его было невозможно.
– Черт, - сказал я, в сотый раз посмотрев на двери больничного корпуса. Анны не было.
– Надо было садиться в «Оку», и
все дела, - прошептал я, но до «Оки» было метров тридцать, и я не успел бы дотащить туда Сидорова. Я вообще ничего не
успевал сделать.
Я только смог разбить стекло рукоятью «люгера», засунуть руку внутрь машины и открыть заднюю дверцу. И запихнуть
Сидорова в «Ягуар». Потом я выпрямился и тяжело вздохнул: бандитские машины остановились в десятке метров, отделив
меня от «Оки». Я посчитал это нехорошим предзнаменованием.
И оно тут же оправдалось. Из второй машины вылез тот самый тип в кожаной куртке, которому я четырежды врезал по
роже у своего дома. Это было больше часа назад, и с тех пор бандит успел оклематься. В расстегнутом вороте шелковой
рубахи блеснул золотой крестик, но, судя по выражению лица и по движению руки в направлении внутреннего кармана
куртки, этот молодой человек не был склонен к христианскому всепрощению.
Впрочем, я тоже. Поэтому мой палец как-то сам собой оказался на спусковом крючке «люгера». Хотя я прекрасно
понимал отсутствие смысла во всем этом: их было восемь. А у меня - неполная обойма. Да и уехать на «Ягуаре» я не смогу,
даже если вся восьмерка вдруг страшно испугается пистолета в моей руке.
Да они и не стали пугаться. Испугался больничный механик, до этого момента возившийся с двигателем «уазика»-
"санитарки". Он бросил свое занятие и поспешно удалился, нервно оглядываясь.
Старший из восьми - стриженный бобриком крепыш лет тридцати пяти - выступил вперед и негромким спокойным
голосом предложил: