Последняя осень. Стихотворения, письма, воспоминания современников
Шрифт:
Простите, приходится продолжить. Мне кажется, что Вы отнесли тогда в «Огонек» в числе других стихов и стихотворение «Родная деревня». На тот случай, если его примут к публикации, я посылаю его новый, последний вариант.
Добрый день, Николай Николаевич!
Письмо Ваше получил. Очень обрадовался ему, тем более что никто уж мне сюда не пишет. Кто летом еще и посылал весточку, тот теперь уж думает, что меня здесь нет.
Погода у нас вовсе осенняя. Недолго, помянуть Тютчева, весь день стоял как бы хрустальный, и лучезарны были вечера. Дожди, холода, скоро, наверно, перестанут ходить пароходы.
Да, Николай Николаевич, я получил от Вас и «Юность», и «Октябрь». Большое спасибо Вам и за это, и за то.
Фотокарточку для «Огонька» я посылаю с этим письмом. А что рассказывать, как Вы выразились, о моем жизненном пути? Я уж плохо все помню. Родился в Архангельской области, в поселке Емецк (это я знаю по своим документам), но все детство прошло в этом вот селе Никольском, в Вологодской области, в детском доме. После учился в двух техникумах, в лесотехническом и в горном (вообще, после детдома мне довелось много «попутешествовать»), год работал кочегаром в Архангельском траловом флоте (зимой этот флот базируется в Мурманске), работал на военном испытательном полигоне в Ленинграде некоторое время, потом пошел служить на военный флот, опять на северные моря. Служил матросом 4 года, с 1955–1959 г. Потом два года работал на Кировском (бывшем Путиловском) заводе в Ленинграде — слесарем, шихтовщиком и еще кое-кем. А уж после поступил в Литинститут. Больше двух лет жизни на одном месте не выдерживал, все годы тянуло в родные края. Исключение — служба на Северном флоте. Там уж все по-особому. Вот так вкратце об этом пути. Да, родился в семье значительного партийного работника. Его даже врагом народа объявляли, потом освободили, и статья о его реабилитации была напечатана, кажется, в 1939 г. в архангельской областной газете. Больше всего времени он работал вообще-то в Вологде. Свою мать не помню почти, ничего о ней не знаю. Надо будет о ней когда-нибудь мне порасспрашивать брата. Николай Николаевич, а зачем
Не понимаю, что значат Ваши слова: «Я подал заявление о вашем восстановлении…» Разве меня исключили из института? Если так, то это для меня новость, мне никто об этом не сообщал. Предлагали только перейти на заочное. А если меня исключили, так Вы не беспокойтесь обо мне. Бог с ним! Уеду куда-нибудь на Дальний Восток или на Кавказ. Буду там, на Кавказе например, карабкаться по горным кручам. Плохо, что ли? Пока могу карабкаться по скалам, до тех пор и живой и полон сил, а это главное.
Вы просите меня рассказать о какой-то «истории»? Не знаю, какую такую историю Вы имеете в виду, поэтому пока ничего рассказывать не буду. Вы уж извините, Николай Николаевич.
А что, Рябинин [13] опять дал на обсуждение стихи в прежнем «стиле»? По-моему, с ним семинару Вашему надо бы расстаться за одно описание, как он обнюхивал какой-то самолет. До сих пор не могу забыть эту диковину. Человек, несущий хотя бы немного поэзии, отличается особой живостью и переменчивостью настроений, у такого человека всегда ярко выражены симпатии и антипатии, в отличие от большинства, — и, глядя на Рябинина, не скажешь, что в нем есть поэзия.
Ну вот, Николай Николаевич, у меня пока все. Здешних стихов у меня уже больше пятидесяти — это, в основном, июльские и августовские, в сентябре почти ничего не написал. Ну, в общем, рукопись еще одной книжки есть. Куда бы ее только сдать?
Вот кое-что из последних стихов [14] :
Ну, так до свиданья, Николай Николаевич! Всего Вам наилучшего. Привет Вашей семье.
13
А. Рябинин — сокурсник Н. Рубцова по семинару в Литинституте.
14
В стихотворениях Н. Рубцова «Венера» и «Уединившись за оконцем» есть строчки и строфы, отсутствующие в последующих изданиях его книг.
Здравствуйте, Николай Николаевич!
Ваше письмо я получил, за что очень благодарен Вам.
В деревне мне уже стало скучновато. Это потому, что опять в лесу нет рыжиков. Позор какой! Уже несколько лет подряд нету их! А может быть, и вырастут еще. Тогда мне будет весело.
За это время написал уже тридцать с лишним стихотворений. По-моему, есть там и хорошие. Я согласен с Вами, с Вашим мнением о тех стихах, которые я послал Вам в первом письме. «Поднявшись на холмах, старинные деревни…» — действительно какая-то деталь прежних настроений, моих же. Но стихотворения «Когда душе моей сойдет успокоенье», «Зачем ты, ива, вырастаешь над судоходною рекой», — по-моему, нечто другое.
Николай Николаевич! Посылаю Вам для «Огонька» несколько новых стихотворений, и еще хотелось бы мне, чтоб Вы из старых предложили журналу такие стихи: «Тихая моя родина», «Во мгле по холмам суровым» («На родину») и «На перевозе» («Много серой воды, много серого неба»). Чтоб уж подборка стихов была более-менее, как говорится, ничего. А то я очень недоволен, например, подборкой в «Юности». Отредактировали еще некоторые строфы нелепо. А в «Октябре», в № 8, Вы видели мои стихи? Два из них, по-моему, тоже ничего. А какое Ваше мнение?
Как Ваше здоровье? Не подводит иногда? Желаю Вам, Николай Николаевич, отличного здоровья. Это в первую очередь. И во всем остальном — наилучшего! У меня пока все. До свидания! Большой привет всей Вашей семье! Привет Москве.
Дорогой Николай Николаевич!
Добрый день или вечер!
Я опять в Николе. Время сейчас в природе такое, что поневоле — любитель ты или не любитель — приходится наблюдать и переживать борьбу зимы и осени. Уже ясно видится, что зима победит, осень уже почти на обеих лопатках, и многим болельщикам от этого весело и радостно, в том числе и мне. Хотя я люблю зиму только в этот момент борьбы, когда она полна свежести и новизны, и знаю, что она мне наскучит потом.
Живу сейчас в другой избе за скромную плату (и буду жить недолго здесь), но здешний адрес у меня прежний, т. к. дома в этом селенье не нумеруются.
Написал несколько стихотворений. Взялся писать прозу — повесть, — кажется, у меня это может получиться, но пока не хватает усидчивости, детальной ясности образа да и условий для этого писания (имею в виду самые скромные условия). Хочу прозой написать историю одного человека, не похожего на современных литературных героев, — чтоб в нем была жизненная, а не литературная! тоска, сила, мысль, сила, разумеется, не физическая, а духовная. Но это пока хочу, а не написал, одна только глава готова, так что «похвалиться» или поогорчаться нечем здесь.
Никаких заданий из института мне сюда не послали, и я не знаю, чем это объяснить.
Что нового, Николай Николаевич, у Вас в семинаре и в институте? Много ли стихов написано натурально, т. е. как на душе, жизненно, а не сочинено, хотя бы и по всем правилам техники?
И еще я хочу узнать вот что: будут ли все-таки мои стихи напечатаны в «Огоньке»? Если будут, то примерно когда и какие? Я перед отъездом заходил в «Огонек», но не застал там Алексеева.
Вот у меня пока все. До свидания. От всей души желаю Вам здоровья и всех радостей в жизни, а также и всей Вашей семье. Передайте, пожалуйста, привет Анфе Георгиевне и Тане.
Вологодская обл.,
Тотемский р-он,
с. Никольское
P. S. Писал это письмо раньше, да вот только сейчас отправляю.
А. Я. Яшину
Здравствуйте, Александр Яковлевич!
Пишу Вам из села Никольского. Это в старинном Тотемском районе Вологодской области. Вы, наверное, бывали и здесь, в этих красивых и грустных местах?
Здесь великолепные (или мне только кажется) холмы по обе стороны неширокой реки Толшмы, деревни на холмах (виды деревень), леса, небеса. У реки, вернее, над рекой, сразу у въезда в Николу (так здесь коротко называют село), под березами — разрушенная церковь. Тоже великолепная развалина! В этой местности когда-то я закончил семь классов (здесь для души моей родина), здесь мне нравится, и я провожу здесь уже второе лето.
Дорогой Александр Яковлевич! Сколько раз звонил Вам по телефону в Москве, а все не мог дозвониться. Даже в праздники не смог по-человечески поздравить Вас. Один раз кто-то сразу же вмешался, другой раз ничего не было слышно. Я слышал только, как Вы сказали «Але!». В общем-то, оба раза я сказал все-таки в трубку «Поздравляю!».
Село это культурное: выписывает всевозможные газеты. Я тоже иногда читаю их. Читал в «Вологодском комсомольце» Ваши стихи. Очень, очень обрадовался Вашей фамилии в газете и Вашим стихам.
Вообще-то «Вологодский комсомолец» — газета унылая. Печатает удивительно неуклюжие, пустяковые, «современные» местные стихи. Уж сколько раз твердили миру, что мы молотобойцы, градостроители и т. п., и все твердят, твердят! А где лиризм, естественность, звучность? Иначе, где поэзия? Да еще многие из пишущих со своим легкомысленным представлением об этом деле носятся, как курица с яйцом! Впрочем, это сейчас широко распространено на Руси.
О Вашей «Вологодской свадьбе», об этом прекрасном литературном явлении, слава Богу, и здесь стали говорить лучше, трезвее. Ведь правда, как пьяные наговорили тогда, помянуть Гоголя, черт знает что! Беда, конечно, в том, что очень уж немногие могут иметь в этом деле действительно свое, действительно толковое мнение!
Ну до чего жаль, что в лесу опять нет рыжиков! Недавно в лесу так обиделся на это, что даже написал стихотворение о том, как много бывает грибов: в общем, не смог обойтись без того, чтоб не приукрасить свою лесную жизнь. Иначе было бы очень скучно. Ужасно люблю собирать грибы, особенно рыжики! Когда их много, рыжиков, они так и заманивают в лес! Я беспрерывно вижу их во сне и просто так, перед глазами: мерещатся.
Ягод в лесу нынче полно. Но я больше люблю смотреть на них. Собирать с удовольствием могу только такие ягоды, которые быстро прибывают в ведре или корзине. Ну, есть такие: брусника, клюква, смородина.
Вы знаете, в собирании земляники и малины мне все чудится что-то сиротское, старинное, особенно милое и грустное, даже горестное. В одной старой песне так и поется: «Послали меня за малиной…».
Между прочим, вчера с великим наслаждением и тоской слушал романсы в исполнении Надежды Андреевны Обуховой. По радио передавали. Как было все прекрасно: и музыка, и слова, и голос!
В это лето напечатали две подборки моих стихов. В «Октябре» и в «Юности». Подборка в «Юности» никуда не годится. Я не согласился бы печатать ее, если б в это лето мне не очень потребовались деньги. Да еще так отредактировали кое-какие места. Вместо «суда гудели, надрывались…» напечатали «суда гудели, надрываясь». В результате и рифма стала безвкусной, и слово «надрывались» потеряло ударное значение. «И дул в лицо им мокрый норд» — не моя строчка. Как легко было строчку эту сделать лучше, вдобавок избежать «им мокрый»! А из стихотворения «Загородил мою дорогу грузовика широкий зад» после поправок получилось нечто вроде блокнотной записи.
В «Октябре» ко мне отнеслись хорошо. Стихи прошли через Кочетова, Д. Стариков (зам. редактора) старался тоже напечатать что-нибудь получше. В этой подборке есть тоже плохие места, но тут уж виноват я сам полностью и недоволен за это только собой.
А все-таки, если б не Вы, сидеть бы мне сейчас за железной решеткой, распевать бы да слагать тюремные песенки, да клевать бы, как птица, клюкву на болоте во время перекуров. Да ходил бы за мной стражник с огромным таким штыком!
Хотелось бы мне напечатать стихи в «Литературной газете», но это абсолютно невозможно, даже если найдутся стихи подходящие. Пробовал. Похвалят меня, и уйду я с Богом.
Здесь за полтора месяца написал около сорока стихотворений. В основном о природе, есть и плохие и есть вроде ничего. Но писал по-другому, как мне кажется. Предпочитал использовать слова только духовного, эмоционально-образного содержания, которые звучали до нас сотни лет и столько же будут жить после нас. По-моему, совсем не обязательно в лирике употреблять современные слова. Современное слово «трактор», например, через десяток-другой лет может звучать уже архаично, как преходящая обыденность. В общем, было такое настроение, а что дальше — видно будет. Кое-какие стихи летние посылаю Вам. Извините, разболтался я, как воробей на просыпанном зерне. До свидания, Александр Яковлевич!
Сердечный привет Злате Константиновне, всей Вашей чудесной семье.
С. П. Багрову
Сережа, милый!
Как доехал? Не сломался мотоцикл?
Сразу после тебя целые сутки у нас был дождь. Сразу же после дождя я побежал в лес искать рыжики. Рыжиков не нашел, но зато написал стихотворение о том, как много в лесу бывает грибов. Это стихотворение наполовину навеяно случайно сказанной тобой строчкой (а может, и не случайно) «Ведьмы тоже по-детски плачут». Посылаю его тебе. По-моему, оно получилось неплохим. Ты лучше что-нибудь выкинь из тех стихов, а это предложи своей газете.
Я очень был рад твоему приезду. Спасибо тебе, что «наш двор уединенный, пустынным снегом занесенный, твой колокольчик огласил!» (Пушкин).
Вышел 8-й номер «Октября». Там есть и мои стихи. Я уже их читал. А ты не читал? Посмотри, если найдешь как-нибудь минуту свободного времени. Сядь в кресло, закури сигару и почитывай их помаленьку, балагуря о том, о сем…
Я получил письмо от одного московского товарища, поэта. Собирается приехать ко мне в Николу. Поздновато он что-то надумал: пока едет, пока то да се, — я буду готовиться покинуть эту святую обитель природы. Да как знать! Может, потом вместе заглянем к тебе. А рыжики еще будут!
Ваня Серков уехал. Почти всю ночь просидели у прощального костра. Жаль, что и он уехал.
Ну, будь здоров! До свиданья, Сережа. Пиши. Буду ждать. Сердечный привет Елесину.
Сережа!
Черт возьми! Еще раз приходится тебя беспокоить. Пустяк, но все-таки.
Только что отправил тебе письмо и вспомнил, что в посланном стихотворении одна строфа отпечатана не так. Вернее, одна строчка: «Будто видишь ты сновидение?»
Надо так: «Будто видит твоя душа сновидение?».
Извини за беспокойство.
Еще раз привет!
А. Я. Яшину
Добрый день, Александр Яковлевич!
Письмо мое будет коротким. Просто хочу послать Вам привет и, как говорится, весточку.
Пишу все из того же села Никольского, откуда написал Вам предыдущее письмо. Вы его получили? Не выезжаю в Москву, в институт потому, что перехожу на заочное. А еще потому нахожусь именно здесь, что здесь мне легче дышится, легче пишется, легче ходится по земле. Много раз ходил на болото. Километров за шесть отсюда есть огромное, на десятки километров во все стороны, унылое, но ягодное болото. Собирал клюкву. Ходил туда до тех пор, пока не увидел там змею, которая на меня ужасно прошипела. Я понял это, как предупреждение. Мол, довольно! И больше за клюквой не пойду. Да и птицы в последний раз на болоте кружились надо мной какие-то зловещие, большие, кружились очень низко над моей одинокой головой и что-то кричали.
Вообще, я еще должен заехать в Москву, в этот институт — улей, который теперь тише, наверное, шумит, т. к. поразлетелись из него многие старые пчелы, а новые не прибывают. Далеко не все нравится, и не все в литинститутском быту, но очень хочется посмотреть на некоторых хороших наших поэтов, послушать их. Остались ли они еще там? Если не остались, то лучше бы снова одиноко ходить мне на наше унылое болото.
Удивительно хорошо в деревне! В любую погоду. Самая ненастная погода никогда не портит мне здесь настроение. Наоборот, она мне особенно нравится, я слушаю ее, как могучую печальную музыку… Конечно, не любая сельская местность может быть по душе.
Поеду отсюда числа 27 сего месяца. Как раз будет лотерейный розыгрыш, я выиграю «Москвич», вот в нем и поеду. Между прочим, за это лето научился я играть в лотерею: два раза подряд выиграл по рублю. А то ли еще будет!
До свидания, Александр Яковлевич! От всей души желаю Вам отличного здоровья, всего наилучшего, Вам и Вашей семье. Передайте, пожалуйста, привет Злате Константиновне.
P. S. Да, посылаю Вам почитать кое-что из последних своих стихов. Хотелось бы каким-то образом узнать о них Ваше мнение.
Посылаю Вам вырезку из районной газеты. «Ленинское знамя» за 24 сентября с.г. (Тотемский р-н. Вол. обл.). Там немного написано о Вашей повести «Сирота».
С. В. Викулову
Сергей Васильевич!
Когда Вы предложили мне дать стихи для «Красного Севера», тогда я еще не подумал, что сделаю это, т. к. был доволен уже тем, что получу командировку, и чувство успокоенности (и благодарности: но об этом я уже говорил Вам) было достаточно полным, чтобы не пополнять его. А сейчас, когда подошло время, я подумал о том, что жизнь все-таки не стоит на месте, и почему бы мне, если Вы тогда не пошутили, не послать Вам стихи? Я посылаю Вам кое-какие стихи, но, конечно, не прошу напечатать их, т. к. это зависит от Вашего о них мнения, и буду вполне готов к тому, если они не будут напечатаны.
Среди этих стихов есть одно чисто философское — «Душа». Говорю о нем отдельно потому, что оно смущает меня своей холодноватостью, но и все же я не прочь напечатать его…
Все последние дни занимаюсь тем, что пишу повести (впервые взялся за прозу), а также стихи, вернее, не пишу, а складываю в голове. Вообще я никогда не использую ручку и чернила и не имею их. Даже не все чистовики отпечатываю на машинке — так что умру, наверное, с целым сборником, да и большим, стихов, «напечатанных» или «записанных» только в моей беспорядочной голове. Но это между прочим. Пустяки.
Извините, что посылаю вторые экземпляры стихов: первых не осталось, а сейчас мне машинку дали только на несколько минут.
Всего Вам доброго.
С. П. Багрову
Добрый день, дорогой Сережа!
Как ты живешь? Что нового в твоей жизни? Вопрос, конечно, банальный, и сам я, когда мне задают такой вопрос, обычно теряюсь и не знаю, что сказать. Но все-таки я искренне желаю узнать что-нибудь о тебе, о твоей жизни, т. к. давненько уже не видел тебя и не слышал.
Я живу же по-прежнему, среди зимней, рано темнеющей теперь скучной Никольской природы. Нехотя пишу прозу, иногда стихи.
Жаль, что Гета [15] (из Николы) без твоего ведома взяла у тебя дома мой чемодан. Она бы этого не сделала, если бы не спешила на грузовик, в котором отправлялась из Тотьмы. Между прочим, я просил ее, чтоб она только подстрочники стихов Хазби взяла из чемодана, но она без тебя все равно ничего бы не нашла, поэтому унесла их вместе с чемоданом.
Что буду делать дальше, я еще не знаю. Хочу все-таки до того, как поеду отсюда, что-нибудь закончить, хотя бы несколько глав повести, которую задумал. А еще пришла в голову дурацкая мысль записать кое-какие свои соображения о поэзии в литературной форме и дать им заголовок «Письмо другу». Вот так, Сережа.
Напиши когда-нибудь несколько слов мне. Крепко жму руку.
15
Генриетта Михайловна Меньшикова, жена Н. Рубцова.
С. Ю. Куняеву
Добрый день, Стасик! Письмо твое получил, повеселился над твоими веселыми стихами и вот написал на них ответ. Желаю тебе здоровья и всех радостей. С приветом Коля.
Ответ Куняеву (некоторые соображения на тему «Если жизнь начать сначала»).
Если жизнь начать сначала, Все равно напьюсь бухой И отправлюсь от причала Вологодчины лихой. Знайте наших разгильдяев! Ваших, так сказать, коллег! — Где, — спрошу я, — человек По фамилии Куняев? И тотчас ответят хором: — Он в Москве! Туда катись! И внушат, пугая взором: — Там нельзя греметь запором И шуметь по коридорам: Он описывает жизнь! И еще меня с укором Оглядят: — Опасный вид! Мол, начнет греметь запором Да шуметь по коридорам, То-то будет срам и стыд! Гнев во мне заговорит! И, нагнувшись над забором, Сам покрою их позором, Перед тем спросив с задором: — Кто тут матом не покрыт? — Кроя наших краснобаев, Всю их веру и родню, — Нужен мне, — скажу, — Куняев, Вас не нужно — не ценю! Он меня приветит взглядом И с вопросом на лице В цэдээловском дворце Помолчим… с буфетом рядом!