Последняя песня
Шрифт:
— Что хочу.
— А точнее?
— Какое тебе дело?
— Никакого, — спокойно ответила она. — Просто спросила.
— Он вечно торчит с нами в мотеле, — поспешил сообщить Тедди. — Только в своей комнате.
— У тебя комната в мотеле?
— Я там живу, — коротко ответил он.
Ее так и подмывало спросить почему, но она ждала, что он скажет больше. Маркус, однако, молчал — видимо, хотел, чтобы она дала волю любопытству. Может, это игра воображения, но ей показалось, что он хочет ее заинтересовать. А может быть, и понравиться. Хотя Блейз сидит тут же.
Ее подозрения подтвердились,
— Что ты делаешь сегодня вечером?
Ронни отчего-то стало не по себе, но, похоже, все, включая Блейз, ждали ее ответа.
— А что?
— У нас небольшая вечеринка в «Боуэрс-Поинт». Соберемся не только мы. Там будет куча народу. Я хочу, чтобы ты пришла. Но на этот раз без копов.
Блейз внимательно изучала столешницу, водя пальцем по рассыпанной соли. Не дождавшись ответа, Маркус встал и направился к выходу. Он ни разу не обернулся.
Стив
— Эй, па! — позвал Джона. Он стоял в нише за пианино, глядя, как Стив несет к столу тарелки со спагетти. — На снимке ты с бабушкой и дедушкой?
— Да. Это мои па и ма.
— Я не помню этого фото. В квартире его не было.
— Оно долгое время висело в школе, в моем кабинете.
Джона кивнул и подвинулся ближе к снимку, внимательно его изучая.
— Ты, кажется, похож на деда.
Стив не знал, что ответить.
— Может быть... немного.
— Ты по нему скучаешь?
— Он был моим па. Как ты думаешь?
— Я бы по тебе скучал.
Джона направился к столу. Стив неожиданно подумал, что день был неплох, хоть и прошел без особых событий. Утро они провели в мастерской, где Стив учил Джону резать стекло; они пообедали на крыльце сандвичами, а во второй половине дня собирали раковины. Стив пообещал, что, как только стемнеет, они с Джоной прогуляются с фонарями по берегу и посмотрят на сотни морских паучков, вылезающих по ночам из своих песчаных норок и шныряющих по песку.
Джона плюхнулся на стул, глотнул молока, от чего его физиономия украсилась белыми усами.
— Как по-твоему, Ронни скоро придет?
— Надеюсь, что так.
Джона вытер губы тыльной стороной ладони.
— Иногда ее не бывает допоздна.
— Знаю.
— А что, полицейский опять приведет ее домой?
Стив выглянул в окно.
Спускались сумерки, и вода казалась непрозрачной и матовой. Где сейчас Ронни и что делает?
— Нет, — ответил он. — Не сегодня.
После прогулки по берегу Джона принял душ, прежде чем лечь в постель. Стив укрыл его и поцеловал в щеку.
— Спасибо за классный день, — прошептал Стив.
— Не за что, — сонно отозвался Джона.
— Спокойной ночи. Я тебя люблю.
— И я тебя, па.
Стив поднялся и направился к двери.
– Эй, па!
— Что? — спросил Стив, оборачиваясь.
— А твой па когда-нибудь водил тебя смотреть на морских пауков?
— Нет.
— Но почему? Это было потрясающе!
— Он просто был не таким отцом.
— А каким он был отцом? Стив тщательно обдумал ответ.
— Дед был человеком сложным, — высказался наконец он.
Сидя за пианино, Стив вспоминал тот день шесть лет назад, когда он впервые в жизни
Отец повернулся к нему. Взгляд был сосредоточенным, и, несмотря на огромные дозы морфия, которые ему кололи, ум оставался ясным. Он долго смотрел на Стива, прежде чем отнять руку.
— Кудахчешь как баба, — медленно выговорил он.
Они находились в частной палате на четвертом этаже больницы. Отец пролежал здесь уже три дня. По руке змеились трубки капельницы, и он больше трех месяцев не ел твердой пищи. Щеки запали, кожа казалась полупрозрачной. Стиву показалось, что его дыхание пахнет разложением: еще один признак, что рак празднует победу.
Стив отвернулся к окну. За стеклом ничего, кроме синего неба и яркого беспощадного солнечного сияния, врывающегося в комнату. Ни птиц, ни облаков, ни деревьев. За спиной слышался размеренный писк сердечного монитора. Он звучал сильно и ритмично, так что казалось, будто отец проживет еще двадцать лет.
Но убивало его не больное сердце.
— Как он? — спросила Ким вечером, когда они говорили по телефону.
— Плохо. Не знаю, сколько ему еще осталось, но...
Стив осекся, представляя, как Ким стоит у плиты, помешивает пасту или режет томаты, зажав телефон между ухом и плечом. Разговаривая по телефону, она никогда не могла усидеть на месте.
— Кто-то еще приходил? — продолжила она.
— Нет.
Он не объяснил, что, если верить медсестрам, отца вообще никто не навещал.
— Ты смог поговорить с ним?
— Недолго. Он почти все время впадал в забытье.
— Ты сказал ему все, что я велела?
— Да, — выдохнул он.
— И что он ответил? Что тоже тебя любит?
Стив знал, какой ответ она хочет услышать. Он стоял в доме отца, рассматривая снимки на каминной доске: крестные родители Стива, свадебные фото его и Ким, маленькие Ронни и Джона.
Рамки были пыльными: очевидно, к ним не прикасались годами. Он знал, что снимки поставила сюда мать, и, глядя на них, гадал, что думал отец, когда смотрел... Да видел ли он их вообще или хотя бы понимал, что они тут?
— Да, — выдавил он наконец. — Он сказал, что любит меня.
— Я рада! — облегченно воскликнула Ким, словно его ответ подтвердил ее понимание этого мира. — Я знала, как это важно для тебя!
Стив вырос в белом домике в стиле ранчо, в окружении таких же домиков в центральной части острова. Домик был маленьким, с двумя спальнями и отдельным гаражом, где хранились инструменты отца и вечно пахло опилками. Задний двор, затененный огромным искривленным дубом, который круглый год не сбрасывал листву, не получал достаточно света, поэтому мать посадила огород перед домом. Она выращивала томаты, лук, репу, бобы, капусту и кукурузу, и летом с крыльца было невозможно увидеть дорогу, проходившую неподалеку от дома. Иногда Стив слышал, как ворчат соседи, жалуясь, что наличие деревенского огорода сильно обесценивает их собственность, но открытого бунта не было, и, кроме того, никто ничего не смел сказать отцу. Все прекрасно сознавали, что ничего хорошего из этого не выйдет. Кроме того, они любили его жену и помнили, что в один прекрасный день им понадобятся его услуги.