Последняя почка Наполеона
Шрифт:
– Короче, эти взяла. А все остальное там – барахло.
В коробке лежали туфли за сорок тысяч. Верка их примеряла, но просто так – она о таких могла лишь мечтать. Сразу перестав обращать на нее внимание, молодой человек достал одну туфельку и сказал:
– Отлично. Теперь мы можем идти?
– Нет, я хочу вермута, – заявила девушка, подзывая официантку, – будьте любезны!
Пришлось ей вермутом подавиться. Когда он был принесен, взбешенная Верка вынула из футляра скрипку и, не вставая из-за стола, начала играть. Музыка была проще не найти – «Прекрасное далеко». Но все живое, что было на этаже, застыло и онемело. Стильная девушка, снявшая сапоги, чтобы надеть туфельки, так и выронила одну из них, да так и сидела, распустив слюни с вермутом. Тем не менее, Верка была удовлетворена не полностью. Оборвав мелодию, она бросила на стол деньги за кофе и круассан и быстро ушла, защелкивая замочки футляра. Еще полтора часа она просто так моталась по центру. Приехала к Тане поздно. Таня уже спала. Улеглась и Верка. Но сон к ней долго не шел.
Глава восьмая
В которой Танечка, наконец, узнает от Верки кое-что важное
Танечка по утрам варила манную кашу. Верка ее не то чтобы не любила, но презирала с детства, однако, здесь как-то незаметно прониклась к ней чем-то вроде симпатии, выросшей из стыда за необоснованный косой взгляд. На четвертый день Таня приготовила геркулес.
– Это что такое, мать твою драть? – опомнилась Верка, машинально сожрав четверть содержимого небольшой розовой тарелки.
– Как что? Овсянка.
Радиожурналистка также завтракала рассеянно, потому что одновременно просматривала Фейсбук и почту. Писем ей пришло много. Залайкав новую фотку новой девчонки своего бывшего жениха, она принялась на них отвечать. К одному из замов главреда, Сергею Александровичу, у нее был конкретный вопрос. Она его сформулировала.
– Овсянка? – переспросила Верка с таким лицом, как будто ей сообщили, что она жрет дождевых червей. – Ты варишь овсянку?
– Да, иногда. А что?
Верка промолчала. К овсянке у нее было отношение еще более непростое, нежели к манке, но она все же ее доела и налила себе кофе. Розовое зимнее солнце размазалось по стеклу, как жидкий кисель. Термометр за окном показывал минус шесть.
– Сегодня работаешь? – поинтересовалась Верка.
– Нет. Хочу еще час поспать, потом почитать. А ты?
– Еще как! Сперва – ученик, потом – репетиция. А потом домой хочу съездить.
Таня оторвалась от планшета.
– Думаешь, труп уже обнаружили?
– Нет, конечно, кто его обнаружит? Но я ему звонила три дня. Вызову полицию, скажу – вот, смотрите! Ни городской, ни сотовый не берет.
– Думаешь, они выломают дверь?
– Ну а как иначе?
– Ты ненормальная? Мало ли куда мог человек уехать? Хоть на три дня, хоть на месяц, хоть на всю жизнь! Это его дело.
– Но ведь должны они как-то выяснить, жив ли он!
– Тебе ничего они не должны.
Верка возмущенно скривила рот.
– Кофе мне налей, – попросила Танечка. – У тебя это хорошо получается.
– Кофе лить? – удивилась Верка.
– Да. Ты берешь кофейник, как скрипочку, а бокал – как смычок. При этом твое лицо становится утонченно-сосредоточенным, так как, ты боишься обжечься.
Скрипачке стало смешно. Наливая кофе, она заметила:
– Я теперь понимаю, почему ваше радио до сих пор еще не закрыли.
– Да? Обалдеть! Над этой загадкой ломает голову весь цивилизованный мир! Раскрой мне глаза.
– Да вы – молодцы, вот и вся разгадка. Без вас была бы тоска.
Таня улыбнулась. "Перевал Дятлова"? – написал Сергей Александрович, – "Тебе что, интернета мало?". Она ответила: "Мало! Мне надо знать, что вы думаете об этом."
Пришел ответ: "Да я ничего об этом не думаю, потому что давно уже этим не занимаюсь. Но я планирую передачу на эту тему с историками и криминалистами. Поучаствуешь? Это будет где-нибудь через месяц." Таня ответила утвердительно.
– Я иногда слушаю за рулем ночные ваши эфиры – ну, про рок-музыку, – продолжала Верка, – а разговоры про всякую там политику не люблю. Но я где-то слышала, что вы к себе приглашаете тех, кого ни на телевидение, ни на другие радиостанции не зовут.
– Да, у нас бывают и представители оппозиции, – подтвердила Таня. – А передачи о классической музыке ты не слушаешь? Они тоже ночью идут, по-моему.
Верка вместо ответа скорчила рожу, которую следовало бы сфотографировать, чтоб показывать в утешение всем, кто из-за бездарности не был принят в музыкальную школу. Эта гримаса вызвала интерес у Танечки. За три дня проживания у нее скрипачки они впервые беседовали так долго. Все предыдущие дни Таня по утрам торопилась, по вечерам была занята. Пристально смотря на скрипачку, она спросила:
– Как можно не любить то, что делаешь лучше всех?
– Ну, уж это глупость. Скривила Верка лицо на другую сторону. – Выдающимся музыкантом мне не бывать, слишком много времени упустила. И ты меня неправильно поняла. Я скрипку люблю, однако, не так, как надо ее любить, чтоб реально стать лучше всех. Она для меня далеко не на первом месте.
– Но почему? Ведь это – твое!
– Я гораздо больше люблю машины, – проговорила Верка, зевая. – Я лучше стала бы автогонщицей. Но ведь тут у меня совсем мало шансов! Или продюсером. Я давно хочу поступить на курсы продюсеров.
Таня, встав, стала мыть посуду. Ей было ясно, что все это говорится назло кому-то – если не ей, то самой себе. С досадой взирая на ее задницу, все нюансы которой были предательски обозначены тонким шелком халата, Верка продолжила:
– Я никак не могу понять, с какой это стати все вдруг решили, что если я двадцать лет уродовала свои шейные позвонки вот этой херовиной – значит, на меня можно смотреть как на нечто вытесанное из камня? Ах, ты скрипачка? Значит, ты должна думать так-то и делать то-то. Ведь это – бред! Бред конкретный!
Таня молчала.
– Вот взять хотя бы тех трех девчонок, – не унималась Верка, – ну, тех, с гитарами! Ведь у них, по-моему, неплохое образование.
– Да, у двух – университетское.
– Ну, вот видишь! Им почему-то никто не навязывает шаблоны. Я вчера видела на Ютубе, как эта Настя публично трахается. Нормально?
– Ты еще ролик с курицей посмотри.
– Смотрела уже. Офигенный ролик. Шедевр! Что она хотела этим сказать?
– Понятия не имею. И вряд ли мне удастся это понять, ведь я образована далеко не столь основательно.