Последняя принцесса
Шрифт:
Я посмотрела на лес по ту сторону озера. В зарослях, увитых плющом, скрывалось здание из шлакобетона с огромным логотипом СХ. Один из тысяч заводов Chemex, где до Семнадцати дней производили все, от шампуней и удобрений для газонов до Облаков смерти. В начале разрушений смертоносные химикаты растеклись и отравили землю на мили вокруг.
— А я-то подумал, что это самая красивая вода, которую я когда-либо видел, — сказал Уэсли дрогнувшим голосом. — Я бы напился, если б ты не предупредила.
— Да ладно, — сказала я, и мне стало стыдно за мимолетное желание позволить ему пить. — Спасибо тебе за… — Я хотела сказать «за то, что пощадил меня», но вместо этого произнесла: — Что сохранил мою тайну.
Я посмотрела на озеро. Уэсли был прав. Такой красивой воды я в жизни не видела. Красивой, но смертоносной. Как почти весь этот мир.
Мое лицо все еще болело, но теперь и ладони болезненно пульсировали. Там, где в кожу впились осколки стекла и обрывки проволочной сетки, сочилась кровь.
Мы миновали ртутное озеро уже час назад, и я надеялась, что ехать осталось недолго.
— Почти на месте, — сказал Уэсли, словно в ответ на мой незаданный вопрос.
Он наклонился влево, отвел в сторону густой куст, и показалась узкая тропка, окаймленная лозами. Калигула осторожно зашагала, от ее дыхания в морозный воздух поднимались облачка пара.
Впереди на поляне стоял каменный домишко под соломенной крышей. Стены заросли мхом, краска на двери облезла, железные решетки на окнах были затянуты паутиной и плющом.
— Здесь… кто-нибудь живет? — тихо спросила я.
Я слышала, что у бродяг есть темный домишко на отшибе, где они держат пленных, чтобы потом их съесть, — такой человеческий холодильник.
— Тут никого нет, это безопасное место, — заверил Уэсли.
Но я крепко сжала пистолет, не обращая внимания на боль в руке, пока он привязывал Калигулу к столбу и доставал ведро воды из каменного колодца.
— Откуда ты знаешь? И почему уверен, что внутри никого нет?
— Больше никто не знает об этом месте.
Уэсли достал из кармана ключ и отпер входную дверь. Я осторожно последовала за ним внутрь.
Воздух в доме был холодный и неподвижный, пахло росой и влажной землей. Я стояла в маленькой гостиной, где напротив каменного камина были два плетеных стула и линялый двухместный диван в цветочек. Уэсли потянулся к восковой свече на кофейном столике. Вокруг пламени, подлетая опасно близко, кружили бурые мотыльки.
— Я разожгу камин, — сказал он. — Здесь холодно.
Оставаться ночью в лесу было страшно. Я посмотрела на окна и дверь. Выбить стекла было легко, дверь неминуемо подалась бы под ударами топора. Я все еще стискивала пистолет, словно для самоуспокоения, как ребенок — руку матери.
—
Я немного заколебалась, но все-таки положила оружие на стол.
— Знаю. Я боялась, что придут бродяги.
Уэсли задумчиво посмотрел на меня, словно прикидывая, говорю ли я правду.
— Не придут. Обещаю.
Я села на диванчик, оглядываясь, чтобы понять, где мы. Низкий потолок пересекали балки из вишневого дерева, на полу лежал толстый овальный ковер. На окнах пыльные короткие бледно-желтые занавески, обшитые кружевом. В круге света я увидела скатерть с рисунком из розовых бутонов.
— Чей это был дом?
— Моей матери, — ответил он, подбрасывая хворост в камин.
Я ждала, что Уэсли продолжит, но вместо этого он смотрел на мои руки.
— Тебе надо промыть порезы. Я подогрею воду. Сходи на кухню, глянь в буфете, нет ли соли.
Когда я вернулась с солонкой в гостиную, оказалось, что Уэсли принес еще одно ведро воды и греет ее в котелке над огнем. По комнате плясали тени, отбрасываемые желто-красным пламенем. Было ясно, что в домике уже несколько лет никто не жил, но он все равно казался обжитым и любимым.
— Ты читал в детстве про кролика Питера? — спросила я. — Вот что это место мне напоминает — кроличью нору.
— Я рад.
Он улыбнулся. Я поняла, что впервые вижу улыбку на его лице.
— Ты совсем другой, когда улыбаешься, — тихо сказала я.
Уэсли встретился со мной взглядом и замер на мгновение, а потом посмотрел на мои окровавленные руки.
— Иди сюда.
Он показал жестом, чтобы я села на ковер перед камином.
— Будет щипать, но иначе раны не промоешь.
Насыпав соли в горячую воду, он опустился передо мной на колени, взял за запястья и медленно погрузил их в котел. У меня перехватило дыхание. Закрыв глаза, я попыталась отрешиться от боли. По чистой воде пошли кровавые разводы, и я остро осознала присутствие Уэсли, все еще стоявшего на коленях рядом со мной, его дыхание щекотало мне ухо.
Он резко поднялся.
— Оставайся здесь. Пойду посмотрю, нельзя ли добыть чего-нибудь съестного.
Через некоторое время он вернулся с несколькими банками овощного супа.
— Срок годности прошел, но, должно быть, еще ничего, — тихо сказал он, отодвинул котелок и поместил суп над огнем.
Когда тот согрелся, Уэсли налил его в две деревянные миски. Я обернула кисти импровизированными повязками, которые он нарезал из простыни, надеясь, что раны теперь чистые, и стала отхлебывать суп прямо из миски. И почти сразу силы начали возвращаться.