Последняя свобода
Шрифт:
— Четвертого августа девяностого года ты по телефону договорился о встрече с Кощеем Бессмертным и встретился с ним.
— Ничего подобного.
— Отрицать бесполезно. У него в записной книжке есть твои данные.
— Ну, выписал из «Справочника Союза».
— Зачем?
— Черт его знает!
— Однако не он тебе звонил, а ты ему. Ты! И ваш разговор слышала домработница. Прахов говорил об аде и смерти, — «которому имя смерть, и ад следовал за ним» — цитата из Апокалипсиса. Говорил, что читал и рад познакомиться.
— Это
— Возможно. Сначала публикация. Потом провокация — против меня.
— Не понимаю.
— Понимаешь. Ты ж у нас прозаик, как нечаянно выяснилось, «инженер человеческих душ». Кроме того, специалист по почеркам.
Что-то мелькнуло в зеленых блеклых глазах, как будто понимание. Наконец-то!
— В общем, свидетельницей вашей встречи с Праховым явилась Марго.
— Леон, переключайся на детективы, — посоветовал издатель со своей обычной усмешечкой: он уже почти ожил. — «Доходней оно и прелестней».
— О доходах мы потом поговорим. Шестого августа, опять-таки по телефону, ты условился прийти вечером к Марго.
— И какая ж домработница на этот раз…
— Слышала твоя жена.
— Исключено! — бросил Гриша. — Она работала в саду, я видел из окна.
— Ага! Значит, звоночек был.
— Всего один. Из издательства.
— И через два года ты помнишь, что тебе звонили…
— Помню.
Странный разговор, странные, не идущие к делу подробности. А он продолжал как для протокола:
— Я положил трубку и пошел к калитке за почтой, по дороге с Аленькой двумя словами перебросился, переговорил с почтальоншей о «Вечерке», которую уже третий день…
— Не морочь ты мне голову!
— Аленька не могла слышать разговор по телефону!
— А чего ты волнуешься? Какие такие издательские тайны…
— Она не могла…
— Она слышала и сама нам сказала об этом. Вась, подтверди.
— Леон, Алла просила…
— Теперь можно.
— Ну-ка, договаривайте!
— Алла знала про твое свидание. Она была у нас на даче в десятом часу…
— Мистика!
— У вас куда ни ткнись — мистика. Ее видели, да она и сама призналась. Только умоляла не говорить тебе.
— Так какого ж… ты говоришь?
— Теперь можно, — повторил я.
— Ты ее уже похоронил?
— Не я.
Он опять нагнулся подтереть невидимый прах. Что он тут замывает у порога? От темно-красных пятен зарябило в глазах.
— Почему ты нам раньше не открыл дверь?
— Я был потрясен.
— Шуршал тут и скрипел?
— Леон, вспомни Марго и твое состояние тогда.
— А мне тебя не жалко.
Он опустил глаза.
— Я-то помню, я на озеро не бегал и рубашку не замывал, и с поэтессами не путался!
Тут я поймал себя на «праведном пафосе» и замолчал. А он ответил как ни в чем не бывало:
— Полотенце забыл, рубашка намокла.
Разговор переливался из
Где ж захоронены мертвые? Адский секрет, мне не разгадать.
— Откуда ты взял деньги на издательство?
По его лицу прошла тень.
— Леон, ты злоупотребляешь моим терпением в такую минуту. Уходите! Я буду обзванивать родных и друзей.
Черта лысого он будет обзванивать! Нет — разгадаю, нет — докажу. Все маньяки должны быть заперты по своим камерам.
Перед уходом я прошелся по комнатам, заглянул в чулан и кладовку, включая свет (хозяин-скряга — следом, аккуратно выключая). В кабинете поинтересовался рассеянно:
— Куда «творчество» дел?
— Сжег! — ответил он не моргнув глазом; но глазки заблестели.
— Ишь ты, Гоголь! Такую уйму папок?
— Всю прозу сжег.
— Рукописи, Гришенька, не горят.
— Рукописи — нет, а папки горят.
— Где?
— Что?.. А, за домом.
— Паленым не пахнет, — констатировал брат.
Мы уже стояли на крыльце. Я предложил:
— Пойдем-ка, Вась, глянем, что там за пепел. А ты звони, звони, всех бесов обзванивай.
— Ничего там нету, — бросил Гриша торжествующе. — Мусоросжигалка герметическая.
— Какая еще…
— Американская. Мощная система.
Глава 22
Никакого пепла не было — ни «литературного», ни «другого». Не было ничего. Мощная система, герметическая, безотходная. На всякий случай мы с Василием (Горностаев засел в доме) обшарили весь участок, теплицы, сараи, гараж — мертвого тела также не было. А ночью мне снился процесс расчленения трупа: охотничьим ножом отсекается нога — и в пасть мусоросжигалки; отсекается вторая — и в пасть; отсекается рука… Само Небо не выдержало такого надругательства (над моими нервами) — и я проснулся (или сменил сновидение) в преисподней: в жутком синем свеченье и грохоте кто-то пробежал по саду, цокая копытцами…
Господи, я сразу понял: по пророчеству Ольги, началась гроза. Хоть потоп, только б прервать кошмар, в котором я — я лично! — резал живое трепетное тело, приговаривая: «Огонь сильнее».
В очередной грозной вспышке проявилось «надгробье» на моем столе на фоне серебряной листвы сирени. Я нащупал кнопку настольной лампы — шиш! Электропроводка спасовала перед небесной стихией. И вдруг вскочил с кушетки: нет, не во сне послышался мне дробный топот! — выскочил в прихожую. Равномерный Васькин храп из спальни на миг согрел душу. Надел плащ, вышел на терраску. Не только потопа — дождя еще не было.