Последняя свобода

Булгакова Инна

— Зря ты их разбудил. Девочку напугал.

— Ее напугаешь!

Мария бегала по саду, как коза. А вот у бедного Коли впервые сдали нервы. Когда я впотьмах налетел на него у сарая, он завизжал так дико, что сбежались остальные. «Сумели заразить этим чертовым монахом!» — процедил он сквозь зубы и удалился в дом.

— Ладно, Вась, спать. Тебе завтра на дежурство. Мы накрыли столешницу тазом, чтоб как-нибудь вода ничего не смыла, и разошлись.

Мне не спалось, свет не включал, внезапно заметил, что повторяю машинально:

«Точил и точил… точил и точил…» Кто ж его точил?

Позвонил Григорию.

— Алло! — сразу откликнулся он, словно сидел на телефоне.

— Ты не спишь?

— Сплю, — и отключился.

Позвонил Юрию. После долгих-долгих гудков агрессивный женский голос рявкнул:

— Да!

— Будьте любезны Красницкого.

— Разбежалась! В три часа ночи! — проскрежетала добрая душа и отключилась.

Перезвонил.

— Простите, случилось несчастье. Можно Юру? Долгая пауза.

— Его нету. Какое несчастье-то? Передам.

— Спасибо. Еще перезвоню.

Я оцепенело смотрел в струящуюся тьму за окном, и в измученном моем мозгу разыгрывалась мистерия. Пятна, камень, нож — ключевые символы. Где же нож? Тот же нож? Поддавшись Прахову, я привел в действие некий вневременной механизм, всколыхнул тени девятнадцатого года — теперь так и будут исчезать люди, приходить письма, проступать кровь.

А может, в геенне огненной вопиют недовоплощенные души — и надо дописать финал, довоплотить — и морок этот окончится? В нереальной тьме я достал из стола лист бумаги, взял ручку, написал невидимое слово: «убийство». Ну, дальше! Ты же помнишь, «…а своего рода милосердие, доступное лишь избранным! — проговорил Петр и поднес к губам сверкающую чашу, отпил.

Как вдруг своеобразную «черную мессу» прервал электрический звонок из прихожей.

— Не открывать! — прошептал Павел…»

За моей спиной скрипнула дверь, и послышались крадущиеся шаги… Я не шелохнулся. «Черна твоя душа, и остро лезвие». Сцена в коммуналке у лампады… нет. Подошла Мария, я почувствовал, и услышал тихий волнующий голос:

— Вам плохо, Леон?

Не нежность звучала в нем, а любопытство. Юное безжалостное существо.

— Вы пишете в темноте? — голос дрогнул, все-таки ее пробрало.

— Я исписался.

Кажется, мой тон ее успокоил, и она села на край кушетки, совсем рядом.

— Скажи, детка, — спросил я, не поворачивая головы, — кому я могу быть интересен до такой степени?

— До какой?

— До кровавой лужи.

— Вы, конечно, бредите, но я вам отвечу: наверное, вы должны пройти свои испытания.

— Наверное. Но я никогда не воображал, что они будут такие больные, такие фантастические. — Я погладил холодное «надгробье». — Зачем ты положила над урной прадеда такой же камень?

— Вы были в монастыре?

— Да.

— С Юрой?

— С Юрой.

— Остерегайтесь его, он опасный человек. А камень… он у вас на улице валялся,

просто мне понравился.

Она врет, конечно, но пусть. Лишь бы не уходила. Лишь бы прожить мне эту мучительную ночь.

Последнюю фразу я нечаянно произнес вслух. Мария взяла меня за руки и повернула лицом к себе.

— Не надо, я в крови…

— Ну что ж, — она удержала руки. — Я могу вам помочь?

— Не уходи.

— Ладно.

Так сидели мы впотьмах под ласковый лепет ливня, по-школьному держась за руки.

— Какие холодные, — заметила Мария.

— Старость, — пояснил я бесстрастно, с усилием ставя хотя бы словесную преграду меж нами. — Ты уедешь в Голландию?

— Разумеется. А вам бы как хотелось?

Мне много чего хотелось, но нельзя.

— Поезжай, — согласился я благостно — и вдруг страсть моя прорвалась в жгучей мольбе: — Поезжай, девочка, ради Христа! Будь счастлива! — Я не выдержал и принялся целовать горячие тонкие руки. — Поезжай! Здесь убийца!

— Я знаю.

— Ты же видела! Ты сказала: во сне. Нет, ты видела того, в развевающихся черных одеждах!

— Видела.

— Только молчи! Никому ни слова, все исчезают.

— Не скажу. А вы выкиньте этот камень.

— Нет, нельзя. Вчера исчезла Алла.

— Кто? Как исчезла?

— Здесь смерть, понимаешь?

Она выдернула руки, оттолкнув меня, так что я ударился головой о спинку кресла и застыл. А потом начались шаги над головой, равномерные и упорные. Я сходил с ума.

Глава 23

Ранним утром я сбежал в Москву — с намерением до «Голландии» в Кукуевку не возвращаться. Ливень перешел в заунывное, почти осеннее накрапывание. Мы с братом успели на семичасовую электричку, но на платформе, в сутолоке разноцветных зонтов меня перехватил Милашкин, провожающий свою юную «бабочку». «Для конфиденциального разговора». Я тупо смотрел, как они целуются на прощанье, и завидовал.

Электричка с воем двинулась; я вздрогнул, словно обожженный чьим-то взглядом — напоминанием о ночном кошмаре… «За мной следят», — пробормотал я, оказывается вслух, потому что секретарь, усмехнувшись, выдал философскую сентенцию:

— Демоны за нами следят и радуются.

— И все же мне хотелось бы поскорее уехать, Артур Иосифович.

Бежать отсюда и не возвращаться!

— Айн момент! Следующая электричка в 7.10.

— Итак?

Милашкиным руководила жажда мщения.

— Вас интересовала надежность вашего издателя.

— Интересовала.

— Так вот, Леонтий Николаевич. Имея в некоторых инстанциях некоторых верных людей, я проследил источники капитала издательства «Странник». Были ссуды, увы, из нашего Союза, заложены кооператив и дача — и все же остается сомнительным происхождение семисот тысяч. В старых, как вы понимаете, полновесных рублях девяностого года.