Последняя тайна храма
Шрифт:
«Он причинил моему народу не меньше зла, чем основание Государства Израиль, – сказал как-то Са'эб Марсуди. – Раньше нас считали жертвами; теперь, благодаря ему, – убийцами».
Подозреваю, аль-Мулатхам расценил бы это заявление как комплимент».
Лайла отложила статью и еще раз, нахмурив брови, перечитала странное письмо. В нем, безусловно, была заключена какая-то энергетика… Впрочем, сегодня она была слишком измотана. Оставив журнал и письмо лежать на рабочем столе, Лайла повалилась в кровать и заснула практически в ту секунду, как ее голова коснулась подушки. Но и во сне загадочные инициалы ГР не покидали разум журналистки, отражаясь в глубинах сознания подобно далеким раскатам грома.
Египет, Синайский полуостров, вблизи египетско-израильской границы
Это было не иначе как чудо: повсюду свет, там, где никогда света не было. Обставленный дом посреди пустыни. И главное, столько людей! Прожив здесь семьдесят лет, старый пастух не мог вспомнить ничего подобного. Настоящее чудо.
Год назад, в поисках отбившейся от стада козы, он ходил по мелким извилистым канавам, тянущимся по границе с Израилем. Наступила ночь, и он уже собирался ни с чем вернуться домой, когда, взойдя на засыпанный гравием холм, заметил слабый свет в заброшенном пограничном посту. В этой глухой бесплодной части пустыни десятилетиями не появлялось ни души, кроме редких бедуинов, таких, как он сам. И вдруг – свет и передвигающиеся в его лучах фигуры живых людей.
Забыв о потерявшейся козе, пастух подкрался к невысокому каменному сооружению и, встав на цыпочки, заглянул в окно. Внутри, при теплом свечении керосиновой лампы, на незнакомом ему языке разговаривали два человека: у одного в уголке рта торчала сигара, по правой щеке проходил длинный рубец, а на голове сидела маленькая белая шапочка, точь-в-точь такая, какую носят йехудеи [31] ; другой был моложе и красивее, с густыми черными волосами и черно-белой куфией на плечах. Они согнулись над раскладным походным столиком, водя пальцами по развернутой на нем карте. Справа от них у стены располагались два удобных кресла, а на другом столе виднелись термос и несколько бутербродов на блюдце.
31
йехудеи – евреи (араб.)
Старик простоял так несколько минут, затем, испугавшись, что его заметят, спрятался за большой камень и, закутавшись в хлопчатый платок, стал поджидать, что произойдет дальше. Спустя некоторое время он услышал громкую ругань, после чего молодой человек вышел из здания и помочился рядом со стеной.
Пастух простоял так всю ночь, прислушиваясь и приглядываясь к тому, что делали мужчины в заброшенном блокпосте. Незадолго перед рассветом, в самое промозглое время суток, свет погас и таинственные пришельцы покинули дом, испарившись в ночной мгле. Пастух досчитал до пятидесяти и последовал за ними, огибая раскиданные тут и там валуны, пока не увидел за выступом скалы, как большой вертолет вздымается в воздух. Провисев несколько секунд в густом облаке пыли, геликоптер устремился на восток, разрезая сереющую от первых лучей солнца даль.
С тех пор загадочные пришельцы регулярно наведывались в Богом забытый край: иногда раз или дважды в неделю, иногда раз в несколько месяцев. Прибывали они всегда в одно и то же время – посреди ночи, а улетали с первым проблеском дня, словно боясь солнечного света. Старик рассказал об этом другим бедуинам, однако они лишь подняли его на смех, сказав, что мозг его расплавился от жары и ему привиделся мираж. Впрочем, в глубине души он даже был рад, что ему не поверили. Только он стал свидетелем невиданных доселе событий.
– Однажды ты станешь участником великих дел, которые перевернут мир, – сказала ему как-то давным-давно, в глубоком детстве, бабушка, еще до того, как пришли йехудеи и началась война.
Сидя на корточках за скалой, всматриваясь в загадочное мерцание светильника и прислушиваясь к мужским голосам, старый пастух не сомневался, что она имела в виду именно эти моменты. Он был счастлив, что жизнь чудом связала его с чем-то более значимым, чем выпас костлявых коз в пустыне.
Часть вторая
НЕДЕЛЮ СПУСТЯ
Иерусалим
Они идут вместе впереди процессии, взявшись за руки, а в свободной руке держа по зажженной свечке. Народу очень много, и столь же много свечек, прыгающих мириадами огоньков посреди ночного города. Ее длинные каштановые волосы стянуты в пучок, под легким весенним платьем проступают контуры стройного юного тела. Он выше и шире ее, с грубым шершавым лицом, словно вытесанным из дерева; шагает вслед за ней, как медведь за газелью. Не отрывая взгляда от ее грациозной фигуры, он то и дело покачивает головой, сомневаясь, уж не мираж ли это. Она словно читает его мысли и смеется: «Это мне повезло, Ари-Яри. Скоро я стану самой счастливой женой на свете!»
На площади процессия останавливается, и люди выстраиваются перед наскоро сделанной сценой, где под стягом с изображением символа мира выступают ораторы. Они держатся за руки, слушают, хлопая и крича что-то одобряющее, и все время смотрят друг на друга глазами, полными любви и надежды.
Через некоторое время он уходит, сказав, что хочет купить какого-нибудь питья. На самом деле он бежит в цветочную лавку, открытую допоздна, где покупает белую лилию – ее любимый цветок. Счастливый от мысли, что сейчас преподнесет ей сюрприз, он торопится назад и, не дойдя до площади, слышит взрыв. Сначала он не может разобрать, где произошел теракт, но вот впереди виден дым, и ему все ясно. Он ускоряет шаг, затем начинает бежать, а через несколько секунд уже мчится к сцене.
На площади валяются десятки тел и оторванных конечностей, люди кричат от боли и ужаса. Стоя по щиколотку в крови, он, спотыкаясь, мечется вокруг, с замиранием сердца выкрикивая ее имя, еще больше боясь. Она лежит под покореженным кипарисом, почти нагая. Подле – ее оторванные ноги.
– Любимая моя, – шепчет он дрожащими губами, беря ее окровавленное тело на руки. – Моя любимая прекрасная Галя.
Ему удается поднять ее руку и перекинуть себе за шею, а затем наклонить голову к ее лицу. Она целует его и говорит на ухо, так тихо, что только он может услышать эти последние слова, которые останутся с ним навсегда. И, откинув назад голову, умирает у него на руках.
Обезумев от налетевшего внезапно чувства полной потерянности и беспросветного одиночества, он глядит на ее изорванное тело, сжимая в руке лилию с побагровевшими лепестками. Воздух дрожит от воя сирен выныривающих из ночного хаоса машин.
– Арие!
Повсюду вопль сирен.
– Арие!
Ослепительные вспышки мигалок, крики, топот.
– Бен-Рой, ты что там делаешь, идиот?!
Арие Бен-Рой вздрогнул, ударившись головой о стекло машины и разлив остатки водки из фляжки на джинсы. Вокруг неистово ревели сирены, а в наушниках кто-то вопил надрывающимся голосом: