Последняя тайна храма
Шрифт:
Лайла прищурилась:
– Кем?
– Ну, хоть запись и крайне лаконичная, я почти уверен: Гитлер имел в виду что-то напрямую касающееся уничтожения евреев. Римский император Тит в семидесятом году захватил Иерусалим и изгнал евреев из Святой земли. В известном смысле нацистские концлагеря и газовые камеры можно рассматривать как логичное продолжение его деяний. Вопрос, почему именно открытие Хота важно для «окончательного решения» [72] … – Он взмахнул руками, как бы говоря: «Даже не представляю!» – Есть, правда, одна интересная деталь. За пять лет поисков Хот чем только не занимался, но особенно много времени он уделял изучению иудаизма и истории евреев. Он даже научился читать на иврите. Только представьте: закоренелый антисемит, проводящий часы за чтением Талмуда в оригинале!
72
«Окончательное решение» – условное наименование процесса уничтожения всех евреев, принятое у нацистов
Чайник закипел и, издав щелчок, выключился.
– Будете еще кофе?
Лайла отрицательно покачала головой и, пока Дюпон насыпал растворимый «Нескафе» в чашку, пыталась соотнести новую информацию с тем, что ей удалось разведать за предыдущие дни. Особенно ее поразила речь Гитлера в Вевельсбурге. Получалось, что, если загадочный объект, из-за которого она, собственно, и затеяла это частное расследование, имел какое-то отношение к изгнанию евреев из Святой земли и антисемитским планам нацистов, он действительно мог бы заинтересовать такого человека, как аль-Мулатхам. В ее голове начали оформляться смутные ассоциации, но они были слишком зыбки, чтобы дать ключ к тайне зашифрованного письма.
– А что произошло потом, после того, как Хот приехал в Вевельсбург? – вновь обратилась Лайла к французу.
Дюпон налил в чашку кипяченую воду и сжал сигару в зубах.
– Насколько я знаю, ничего особенного. Таинственный ящик был спрятан в глубине замка, а Хот возвратился в Берлин и получил место сотрудника в главном управлении «Анненэрбе».
Он размешал кофе и, вынув сигару изо рта, сделал глоток.
– Впрочем, есть еще один непонятный эпизод. Не знаю, связан он как-то с этой историей или нет… Уже в самом конце войны, когда русские наступали на востоке, а американцы и англичане – на западе, нацисты, предчувствуя скорую гибель, стали прятать награбленное. Прятали обычно в заброшенных каменоломнях, вдали от населенной местности.
Он глотнул кофе и сел обратно на вертящийся стул, держа в одной руке чашку, а в другой – сигару.
– И вот в декабре сорок четвертого года Дитер Хот вдруг появился в концлагере Дахау, что на юге Германии. Причем, как говорится в рапорте замкоменданта лагеря Хайнца Детмерса, вместе с Хотом прибыли два грузовика, в одном из них – деревянный ящик.
Вздрогнув, Лайла посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Может, тот, а может – нет, я не знаю, – быстро добавил Дюпон, предугадывая ее вопрос. – В любом случае там было что-то очень ценное, если за ним присматривал лично Хот. Тот ли это ящик, что он привез из Кастельомбра? – Дюпон пожал плечами. – Короче, Хот забрал из лагеря шестерых заключенных и уехал. Возможно, они были ему нужны, чтобы скрыть где-нибудь ящик или отправить его за границу. Хотя, повторяю, у Хота могла быть и совершенно иная цель… На следующий день он снова был на работе, в Берлине. А о ящике с тех пор никто ничего не слышал.
– Хот погиб в конце войны, ведь так?
Дюпон кивнул.
– Он и еще несколько крупных эсэсовцев пытались выбраться из Берлина до прихода русских… Их подстрелили из «катюши», когда они перебегали по мосту Вайдендаммер. Тело Хота разорвало в клочья. Опознать его смогли только по Рыцарскому кресту да некоторым древностям, которые он вывез из Египта.
Дюпон сделал последнюю затяжку и раздавил окурок в пепельнице.
– Поделом ему. Необыкновенный человек, потрясающий ученый, но как человек Хот, конечно, омерзителен. Грустно становится при мысли о том, на какие грязные поступки способны столь яркие умы.
Он вздохнул и, сложив ладони за шеей, стал смотреть на небо. Лайла откинулась в кресле и потерла глаза, почувствовав непреодолимую усталость. Что нашел Вильгельм де Релинкур в Иерусалиме, что он послал сестре в Кастельомбр, что забрали с собой защитники Монсегюра, что выкопал и вывез в Германию Дитер Хот? Казалось, вся новая информация, обрушившаяся на нее за эти дни, ни на шаг не приближала к разгадке.
– Если у вас есть время, обязательно зайдите в собор Святого Сернина, – посоветовал Дюпон. – Там, между прочим, сохранились архитектурные детали времен Первого крестового похода.
Лайла пробормотала невнятное «да», даже не прислушавшись к словам Дюпона. Лишь один вопрос занимал все ее мысли: что делать дальше?
Каир
Выйдя из дома Грацев, Халифа прогулялся по кварталу эль-Маади, где в лавке купил в подарок жене резную статуэтку бога-ястреба Гора. У него оставалось еще добрых четыре часа свободного времени, и, вернувшись к станции метро, инспектор поехал в центр города.
Как только вовремя поездок в Каир появлялась лишняя минута. Халифа почти всегда спешил в Египетский музей на площади Мидан Тахрир, чтобы поблуждать по залам с высокими потолками, разглядывая древние экспонаты. Мало что могло сравниться с прогулками по музею в компании старого приятеля и университетского наставника профессора Мохаммеда аль-Хабиби, выдающегося специалиста и прекрасного собеседника, занимавшего пост главного куратора Египетского музея. К сожалению, сейчас профессор выступал с циклом лекций в Европе… Впрочем, и в одиночестве можно было погрузиться в магические глубины прошлого, и Халифа с нетерпением ждал, когда поезд, проносящийся по пыльным окраинам, принесет его на ближайшую к музею станцию «Садат».
Что заставило его выйти на четыре остановки раньше нужной станции, Халифа не знал. Еще минуту назад он шатался из стороны в сторону в переполненном вагоне, глядя на беспорядочно раскиданные вокруг многоэтажки, а теперь уже стоял в полном одиночестве на пустынной улице за станцией «Мар Гиргус», сжимая в руке статуэтку Гора, и смотрел в сторону гладкой каменной стены, из-за которой вперемежку торчали крыши домов, монастырей и купола церквей. Он оказался в Маср аль-Кадимах – Старом городе Каира.
Поразительно, но Халифа, изучивший чуть ли не каждый уголок египетской столицы, ни разу не был в самом древнем районе города, где сохранились постройки эпохи Римской империи (в более древние времена столица находилась южнее, в Мемфисе).
С минуту Халифа растерянно озирался вокруг, словно спросонья моргая глазами и пытаясь понять, как он здесь очутился. Какая-то сила заставила его двинуться вперед, и, спустившись вниз по избитым ступеням, он прошел под стеной и будто попал в нетронутый мир из далекого прошлого.
Внутри шумного мегаполиса этот оазис древности казался живым музеем; правда, в отличие от обычного музея ни смотрителей, ни посетителей в нем не было. Халифа буквально застыл на месте, пораженный не столько таинственностью этого доселе неизвестного ему квартала, сколько тем, каким ветром его занесло сюда. Он вдруг ощутил, что произошедшее не случайность. Инспектор пошел вперед по узкой улочке, точно скальпелем вырезанной в толще кирпичных и каменных домов с тяжелыми деревянными дверьми. В большинстве своем они были наглухо захлопнуты, но сквозь отдельные проемы можно было заглянуть в повседневную жизнь их обитателей: увидеть опрятный сад, забитые всяким хламом комнаты, тенистую коптскую часовню с желобчатыми колонками, на которых в изумительных узорах сплетались отблески свечей.