Последняя тайна храма
Шрифт:
– Господин Шлегель, – повторил он, стараясь говорить как можно спокойнее, без лишнего давления, – меня зовут Арие Бен-Рой, я из полиции. Можно спросить вас о… о вашей сестре, Ханне?
Больной как будто не замечал присутствия незнакомого человека, уставившись пустыми безразличными глазами в окно.
– Я понимаю, что вам трудно говорить об этом, – продолжил следователь, надеясь с помощью нехитрых уговоров расшевелить безмолвного Шлегеля. – Но мне нужна ваша помощь. Очень нужна. Понимаете, я сейчас ищу убийцу вашей сестры. Вы поможете мне, господин Шлегель? Могу я на вас рассчитывать? Поверьте, это очень важно.
И снова никакой реакции. Ни ответа, ни телодвижения, ни единой эмоции. Только стеклянный, бессодержательный взор вовне.
– Пожалуйста, господин Шлегель!
Молчание.
– Вы меня слышите? Господин Шлегель?
Никакой реакции.
– Твою мать!
Сделав унылую гримасу, Бен-Рой сжал кулаки и похрустел костяшками. Он знал, как выжимать информацию из преступников, но, как сказала доктор Гильда Ниссим, лечебница для душевнобольных не изолятор в полицейском отделении, и применять привычные методы он здесь не имел права.
Несколько минут Бен-Рой и Шлегель просидели в напряженной тишине, как шахматисты за сложной партией. Затем, смирившись с тем, что разговор не получится, Арие встал и зашагал по комнате, окидывая беглым взглядом плотно приклеенные рисунки. Их было, наверное, не меньше сотни. Сначала инспектор не замечал в них никакой последовательности, приняв пестрые картинки за случайную работу больного воображения, однако стоило присмотреться, как между отдельными листами стала проглядывать подспудная связь; вглядевшись еще внимательнее, Бен-Рой уже отчетливо видел перед собой не хаос ломаных линий и визжащих цветов, а довольно связное повествование.
Инспектор остановил взгляд на рисунке возле двери. На нем был изображен кораблик с дымовой трубой, изгибающиеся синие линии под ним, означавшие волны, и две тонкие как спички фигуры на носу, держащиеся за руки. Следующие две картинки повторяли почти в точности первую, а вот дальше, на четвертой, две фигуры поднялись над кораблем, словно прыгая в море. Полицейский вспомнил, как госпожа Вейнберг рассказывала, будто Шлегель и ее брат выпрыгнули с судна у палестинского берега, когда англичане запретили их транспорту пришвартоваться в Хайфе. Внезапно осознание того, что рисунок изображает ту самую сцену, мощным электрическим зарядом пронеслось по телу Арие.
– Это же его жизнь, – прошептал Бен-Рой.
Он развернулся к человеку в кресле.
– Это ваша жизнь, ведь правда? Это история вашей жизни, да, господин Шлегель?
Не получив ответа, инспектор продолжил рассматривать Серии рисунков, сначала следуя по временной шкале, затем перепрыгивая взглядом от стены к стене, вычленяя разрозненные эпизоды и компонуя их в единое целое.
Многие рисунки ассоциировались в его сознании с уже знакомыми моментами из жизни Ханны Шлегель. Так, на изображении над кроватью крупный высокий человек избирал тонкого. Желтый пустынный фон, должно быть, указывал на сцену убийства в Египте. Двадцать, если не больше, рисунков в черных и серых тонах, окаймлявших дверь палаты, воплощали кошмары Освенцима: трубы печей, завитки колючей проволоки, шестеро тел на виселице, ярко-красные пятна, словно вытекающие из ребер привязанных к кроватям людей, и черные конусы, исходящие у них изо рта, символизировавшие, как решил Бен-Рой, стенания умирающих.
Были и менее понятные рисунки. Самый первый из серии изображал большой розовый дом, за которым светило яркое солнце, а из окон выглядывали четыре широко улыбающихся лица. Детское воспоминание из тех далеких времен, когда они с сестрой и родителями были вместе и безмятежно радовались жизни? Или, гадал Бен-Рой, здесь скрывается иной смысл?
Еще более неясным было значение повторявшихся через определенные промежутки, как припев в песне, желтых семиконечных менор. В том, что это аллегория, Бен-Рой не сомневался, но как ее толковать? Может, автор обосновывал религиозное значение своего творчества? Хотя инспектор мог и напрасно преувеличивать силу фантазии Шлегеля…
Особенное внимание Арие привлек цикл картинок, отмеченный переходом от радужного детского оптимизма к мрачным, меланхоличным тонам, характеризовавшим большинство рисунков. Группа состояла из четырех картинок, в каждой из которых фигурировала высокая узкая арка, обвитая зеленым плющом. Первый из этих рисунков изображал двух тонких людей, по-видимому, Шлегеля и его сестру, стоящих под аркой, держась за руки и улыбаясь. В следующем фрагменте фигурки прятались за кустом, наблюдая за появившимися перед аркой людьми с мотыгами. Далее последовательность прерывалась странным изображением меноры, которая с этого момента регулярно вкраплялась между другими рисунками, с более очевидным повествовательным содержанием. На следовавшей за ней третьей картинке из группы Шлегель с сестрой убегали от преследовавших их людей с мотыгами. Наконец, на последнем рисунке появился злобный гигант с дикими красными глазами. В каждой руке он сжимал двух человечков, улыбки на лицах которых сменились гримасами страха и боли.
Бен-Рой дольше всего смотрел на эту группу картинок, задерживая взгляд на каждом штрихе. Инстинкт подсказывал, что в них сокрыто объяснение всех последующих страданий Исаака и Ханны Шлегель и в конечном итоге ее смерти.
– Господин Шлегель, – обратился он к неподвижному старику, – вы могли бы рассказать о тех картинках, что над столом? С аркой.
Он повторил вопрос – скорее от отчаяния, чем в надежде добиться ответной реакции. Но к его удивлению, Шлегель медленно отвел глаза от окна и перевел взгляд на Бен-Роя, затем на лежавшую у него на коленях книгу и на Бен-Роя. Следователь подвинул стул на несколько дюймов вперед, так что его колени почти касались ног старика.
– Они о чем-то важном, ведь так? – спросил он искусственно мягким голосом, боясь вспугнуть Шлегеля, как ловец бабочек, который на цыпочках подкрадывается к насекомому, удерживая сачок в стороне. – Это ведь тогда все началось? Ваши несчастья? Ведь из-за этого погибла ваша сестра?
Последнюю реплику Бен-Рой сказал на авось, не рассчитывая пронять ушедшего в себя старика, но тут произошло то, на что следователь уже перестал надеяться: Шлегель вздрогнул, и в левом глазу у него выступила крупная слеза. Качнувшись на нижнем веке, как неопытный канатоходец, капля скатилась вниз по щеке.
– Что произошло под аркой? – сдерживая волнение, спросил Бен-Рой. – Кто эти люди с кирками?
Шлегель снова опустил взгляд на книгу, затем поднял серые влажные глаза и мутным взором уставился в пустое пространство, лишая полицейского зародившейся надежды установить контакт.
– Скажи же, Исаак, пожалуйста, что случилось под аркой? Кто этот красноглазый гигант?
Старик не отвечал, тихонько ворча себе под нос и гладя одной рукой книгу. Бен-Рой пытался разными способами вернуть его к реальности, но ничего не помогало; после слабой вспышки сознания старик окончательно ушел в свой внутренний мир, как брошенный с берега камешек в темные глубины озера. Инспектор вздохнул от тщетности своих усилий и, присев на стул, посмотрел на часы. Двадцать минут истекли. Как по заказу из дальнего конца коридора послышались шаги.