Последняя тайна храма
Шрифт:
– И на будущее: не знаю, каким дезодорантом вы пользуетесь, но пахнет он ужасно. Советую подобрать другой.
Бен-Рой прищурился. Сзади нее послышался низкий гудок и заговорил человек с низким и скрипучим голосом:
– Лайла, добрый день! Это Магнус Топпинг. Просто хотел узнать, нормально ли вы добрались домой и… еще… сказать… э-э… что я был очень рад с вами познакомиться. Да, я забыл тогда сказать об одном любопытном факте для вашей статьи. У немецкого археолога, который вел раскопки в Кастельомбре, у этого Дитера Хота, были… перепончатые пальцы. Подумал, может, это… добавит немного краски вашему материалу. Вот в принципе и все. Буду рад вашему звонку. Всего самого лучшего!
Снова раздался гудок, и наступила тишина.
Лайла уставилась на Бен-Роя, а он на нее. После секундной паузы израильтянин с ревом бросился в узкий проем, но было поздно – Лайла молниеносно захлопнула дверь. В долю секунды она защелкнула замок и бросилась бежать в глубь квартиры.
– Чертова лгунья! – закричал полицейский.
Он вытащил пистолет из кобуры и, отойдя на пару шагов, бросился на дверь. Та не поддалась. Он попробовал снова, взяв разбег побольше, но снова безуспешно.
– Чертова арабская лгунья!
Бен-Рой разбежался в третий раз, рыча, как раненый бык, и, хрястнув, дверь уступила его напору. С трудом удерживаясь на ногах, он влетел в прихожую, оглядываясь по сторонам. Ее сумка и мобильный телефон лежали на диване, однако в гостиной самой журналистки не было. Он обежал кабинет и спальню – также пусто. В ванной Арие увидел каменные ступеньки, ведущие к распахнутой двери наверху. Проскакивая три ступени за раз, инспектор уже через мгновение был на плоской крыше, с которой открывался вид на лежащий под безоблачной синевой неба город. Но и здесь Лайлы не оказалось, ни единого следа. Он костерил себя за то, что, вероятно, не до конца осмотрел квартиру. В этот момент снизу раздался резкий гудок автомобиля, и, ринувшись к краю крыши и облокотившись о металлические перила, Бен-Рой устремил взгляд на дорогу Набулос. Журналистка перебегала через плотные ряды машин, уйдя слишком далеко, чтобы он мог догнать ее.
– Сука поганая! – завопил он беспомощно. – Чертова лгунья!
Даже если Лайла и услышала его ругань, она не подала ни малейшего знака. Не оборачиваясь, она устремилась вперед, пересекла улицу Султана Сулеймана и нырнула в толпу суетившихся вокруг Дамасских ворот людей. Бен-Рой смотрел ей вслед, не переставая браниться, затем, когда она исчезла, достал мобильник и наскоро набрал номер.
–Дежурная? Бен-Рой говорит. Немедленно объявите в розыск Лайлу аль-Мадани. Да, Лайла аль-Мадани. Да, да, журналистка. Дело первостепенной важности. Она где-то в Старом городе. Повторяю – дело первостепенной важности.
Луксор
– В полвосьмого, самое позднее в восемь. Как только все закончу. Я тебя тоже люблю. Больше всего на свете.
Халифа приложился губами к трубке и послал несколько долгих поцелуев по телефонной линии, словно он целовал Зенаб, а не пластмассовый аппарат. Он посидел недолго, опустив веки, затем, сказав прощальное «Я люблю тебя», положил трубку и откинулся на спинку кресла, глядя красными от усталости глазами на купленную в Каире статуэтку Гора.
Слава Богу, дело близилось к концу. Вернувшись в Луксор, он первым делом связался с Бен-Роем и обо всем ему рассказал. Теперь оставалось напечатать отчет для шефа, запустить пару бюрократических процедур (надо было подготовить передачу найденных в подвале Янсена археологических ценностей в Луксорский музей, а также оформить заявку на посмертную реабилитацию Мохаммеда Джемаля), и можно постепенно вернуться к некоторой видимости нормальной жизни.
Халифа мечтал о настоящем, полноценном отпуске, со всей семьей, чтобы заглушить жуткие мысли о смертях, убийствах и мести. Почему бы им всем не взять да не съездить в Асуан, к их старому другу Шаабану, который работает в гостинице «Старый водопад»? А еще лучше отправиться на недельку в Хургаду, реализовать наконец давнее желание отдохнуть на море. Дороговато, конечно, что и говорить; но можно немножко напрячься и наскрести деньжат, ради такой-то поездки. Халифа улыбнулся, представив, как лица Али и Баты расплывутся в счастливой улыбке, когда он скажет им о предстоящем путешествии; затем, вздохнув, закурил и наклонился над столом.
Потому что, перед тем как закрыть дело и повезти семью на отдых, нужно было решить последнюю загадку Пита Янсена: что это за необыкновенное «оружие», которое он собирался передать аль-Мулатхаму?
По большому счету, Халифа мог вообще закрыть глаза на эту деталь, неожиданно всплывшую в процессе расследования и прямого отношения к делу, очевидно, не имевшую. Инспектор сделал все, что от него требовалось: он нашел доказательства, что Ханну Шлегель убил Пит Янсен, выяснил, зачем Янсен совершил это преступление и почему аль-Хаким столь настойчиво его защищал. А оружие – пускай им занимаются израильтяне; в конце концов, их оно должно волновать, а не его. Но вопреки очевидным доводам здравого смысла и профессиональной чистоплотности некая составная часть характера Халифы – то, что Хассани характеризовал как «докучливость, въедливость и ослиное упрямство», – не позволяла ему закрыть папку и сдать в архив участка.
Он затянулся «Клеопатрой» и поднес к глазам бумажки с бегло сделанными записями признаний Инги Грац. «Сейф в банке» – так сказала старуха, когда он спросил ее о том, где может храниться секретное оружие Янсена. «Вроде бы он упоминал какой-то сейф в банке. Но в другой раз говорил, будто детали у его друга».
Однако еще в самом начале расследования Халифа, изрядно попотев, выяснил, что ни в одном из крупных египетских банков закрытого счета на имя Пита Янсена не было. Обзвонив пару экспертов сразу после разговора с Бен-Роем, Халифа получил однозначно отрицательный ответ на тот же самый вопрос, в котором он лишь изменил имя подозреваемого на «Дитер Хот». Впрочем, инспектор мог попробовать запросить аналогичную информацию и в других финансовых организациях; в менее крупных частных международных банках. В конце концов Янсен мог без проблем открыть счет и в зарубежном банке. Но следователь нутром чувствовал, что, обзвони он даже все банки мира, ситуацию это не изменит. Нет, говорил себе Халифа, этот парень никогда не стал бы открывать счет, как делают обычные люди; человек такой маниакальной подозрительности и такой дьявольской хитрости сделал бы все, чтобы как можно надежнее замести следы.
Инга Грац, однако, вскользь упомянула еще какого-то неизвестного ей друга. Весь обратный путь из Каира Халифа только и делал, что прикидывал, кто из встречавшихся ему в ходе расследования лиц мог быть этим «другом», тем, кому Янсен доверил чуть ли не главный секрет своей жизни. Грацы отпадали сразу. Теоретически на такую роль подходил аль-Хаким, но он умер раньше луксорского затворника, равно как и все осевшие в Египте нацисты, с которыми Янсен поддерживал контакт. В результате оказывалось, что подходящих претендентов из тех, кого знал Халифа, нет. Так ведь у Янсена могли быть, и скорее всего были, друзья, имена которых не всплывали в процессе расследования. Кто-нибудь из эсэсовских товарищей или коллег-археологов. Возможно, кто-то из еще более отдаленных времен. В любом случае обнаружить такого человека, даже если он и существовал, нереально. Круг замыкался.
Халифа пробежался по записям из папки по делу еще раз, затем еще и, изнуренно вздохнув, встал из-за стола и подошел к окну.
«Плюнь! – зашипел он на себя. – Плюнь, мать твою! Хоть раз в своей поганой жизни перестань быть докучливым, въедливым, упрямым ослом».
Инспектор докурил и, опершись на подоконник, посмотрел на улицу. Турист торговался с продавцом сувениров, на краю тротуара два старика играли в кости, а немного в стороне маленький мальчик ласкал сухопарую немецкую овчарку – собака довольно прыгала и махала хвостом. В этот момент Халифу охватило смутное дежа-вю: ему померещилось, что он уже однажды видел такую же сцену, но где и к чему он это вспомнил, понять не мог. Инспектор пошел обратно в комнату и стал наводить порядок на рабочем столе.