Последняя улика (сборник)

Арестова Любовь Львовна

Следователь, думая о Соне, уже прикидывала, что же может она сделать для этих людей, чем помочь? Надо посоветоваться с Николаевым.

Она поднялась в кабинет начальника, рассказала о том, что сообщила из Кадинска Таня Румянцева.

– Да-а, - протянул Иван Александрович, - а знаешь, Вера, я очень рад тому, что она ни при чем.

В ответ на улыбку Веры майор добавил:

– Не подумай, ради бога, будто я радуюсь, что прав оказался с этой версией. Нет. Понимаешь, что-то в этой женщине есть мученическое, - он замялся, подыскивая

подходящее слово, - стоическое, что ли. В общем, не бывает таких убийц...

Иван Александрович был полностью согласен с тем, что нужно помочь Костериной. Он тут же сделал несколько пометок на календаре.

– А главное, - добавил майор, прощаясь, - надо постараться убедить их, что они под надежной охраной государства, что в обиду мы их не дадим и нечего им прятаться от подонка, усложнять существование себе и детям. С Костериным разобраться поручим Климову, он уж порядок наведет. И еще, - в его голосе послышались просительные нотки, - ты бы, Верочка, сходила к ним сама, к Бревичу-то. И сегодня. Сними камень с души, каждый час для человека в таком положении имеет значение...

"Ах, мил-человек Иванушка", - думала Вера, выходя от Николаева. Она и сама намеревалась не вызывать Софью, а пойти к ней. И, конечно же, сегодня. Вот и так у них бывает. Искали одно, а нашли другое.

...Костерина помешивала что-то в стоявшей на плите кастрюльке, да так и застыла с ложкой в руке, когда, постучав, вошла Вера Васильевна, поздоровалась.

Взгляд Костериной, не задерживаясь на следователе, метнулся за плечо, к двери, и Вера поняла его.

– Нет, Софья Борисовна, одна я к вам пришла, больше никого не ждите, - сказала она.

– На ночь глядя и одна, да еще ко мне?
– насмешливо и горько спросила хозяйка.

– К вам. И на ночь глядя. Извините, что поздновато, но только сейчас освободилась. А Светочка с Таней вам привет посылают...
– Вера не успела договорить. Лицо Софьи дрогнуло, смешалось в нем озлобление, страх и ясно проглянула сквозь всю эту сложную гамму чувств такая обреченность, что у Веры Васильевны защемило сердце.

Костерина бессильно опустилась на табурет возле печи, нелепо выглядела ложка в безвольно опущенной руке.

– Дети ваши здоровы, - Вера подошла к Костериной, улыбнулась ей.

Начался разговор. Откровенный, доверительный, как этого и хотела Вера.

Вернувшийся с работы Бревич так и застыл у порога в удивлении, увидев раскрасневшиеся лица женщин, которые пили чай, сидя за маленьким столом.

Софья не могла молчать, выплескивала наружу все, что накопилось за долгие годы.

– Мог ли я предать ее?
– Константин кивнул на жену, обращаясь к Вере Васильевне.
– Ведь это ее дети, а я знаю: таких волков, как Костерин, надо остерегаться.

– Да не справитесь вы сами, об этом и толковать нечего. С костериными сообща бороться нужно, тогда только толк будет, - горячо доказывала гостья.

Посоветовавшись между собой,

хозяева согласились, что лучше всего, как предлагал Николаев, переехать в поселок леспромхоза, где им сразу дадут дом. Уже около полуночи супруги проводили Веру Васильевну до дому. Шли по безмолвным улицам, любуясь высокими звездами на темном весеннем небе, постояли на мосту над Синью, которая готовилась к ледоходу, глухо вздыхая, тая под рыхлым льдом весеннюю воду.

Уже открывая ключом дверь, Вера услышала, как заливается-звонит телефон в ее квартире. Далекий Сережин голос обиженно спрашивал:

– Веруня, я весь вечер звоню - где же ты?

– Здравствуй, родной!
– Она задохнулась - от бега ли, от радости, что наконец слышит своего Сергея.
– Тут у нас такие дела, я только что домой явилась. Как ты? Когда приедешь?

– Я тебя к себе жду. Не могу никак выбраться. Понимаешь, мужчину оперировал. Прободная язва. Нельзя бросить больного. Приезжай, ну хоть на денечек!

– Что ты, Сережка, - даже испугалась она.
– Знаешь ведь, как с людьми у нас туго. Дело сложное и вообще...

– Ну вот, опять, - поскучнел его голос, - опять...

Два фанатика. Да, повезло юриспруденции и медицине.

Баркова-Снегова нашлась неожиданно просто.

Вечером еще Николаев и Климов долго сидели, обсуждая новости, привезенные Петуховым. И решили, что необходим срочный розыск, составили подробный план.

А утром первым, кого увидел Анатолий, переступив порог отдела, был Щекин, сидевший в пустом коридоре возле его кабинета. Рядом со Щекиным стояла девица - круглое курносое лицо, красный платок, завязанный под подбородком, бордовое пальтишко с темным воротником из цигейки. Так часто Петухов за последние дни думал о Барковой, что сразу понял - она.

Старый знакомый поднялся ему навстречу:

– Вот, привел к вам красавицу, - ворчливо проговорил он, кивая на девушку.
– Тамара это. Явилась, разлюбезная, вчера с ночевой, я и привел ее к вам - поговорите сами.

Она молчала, но взгляд не отвела.

Вошли в пустое еще помещение. Доставая из сейфа бумаги, Анатолий Петрович раздумывал: "Начать допрос немедленно? С чего? Позвать Климова? Но как это будет расценено? Ведь к этой девчонке, - Петухов покосился на юное лицо, - серьезных претензий пока нет, так, вопросы только. Начну-ка я сам, а дальше посмотрим".

– Тамара Васильевна Баркова, - представилась посетительница и, улыбнувшись, поправилась: - То есть Снегова. По мужу.

В улыбке приоткрылись пухлые губы, обнажились ровные белые зубы, и он заметил небольшое пространство между двумя верхними зубами. "Щербинка", насторожился розыскник.

Тамара отвечала на вопросы спокойно, даже весело, смотрела смело - ни тени смущения или робости, и это тоже сбивало с толку. "Преступница так вести себя не будет", - думал он.

Рассказ Снеговой выходил и обычным, и странным одновременно.