Последняя улика (сборник)
Шрифт:
"Обязательно вцепится в меня, - с тоской думал Алик, косясь на задремавшего Сенькина.
– Петухова не тронет, а на мне отыграется, только проснется".
Богданов был недоволен собой. С Бревичем, он понимал, неудача. Но почему тот не пожелал разговаривать с ним? Вроде бы вежливый получался разговор, Алик увещевал, как умел, потом строго предупредил... И тут еще Николаев появился. Алик вздыхает, крепче сжимает локоть Петухова. Очередной толчок разбудил Сенькина, и, открывая глаза, он пропел:
–
– И, обращаясь уже к своей "жертве", добавил: - Поделишься опытом, друг, как удалось тебе провести впечатляющий допрос?
Алик угрюмо молчал, но лейтенант - предчувствие Алика не обмануло не отставал:
– Что ты скромничаешь, друг, дай нам интервью в пути, время быстрее пройдет. Давай, давай, дели крупицы. Как ты Бревича увещевал: "Нехорошо, дядя, от милиции тайны иметь..."
– А хорошо разве?
– рассерженный Богданов забыл о своем намерении отмолчаться.
– И вообще, при чем здесь я? Он и Николаеву ничего не сказал. И Климову тоже. Если человек честно живет, ему скрывать нечего, я думаю. Бревич сам сказал, что "завязал", надоело "рога мочить"...
Ах, лучше бы уж он промолчал!
– Чего-чего у Бревича с рогами?
– Все, Сенькин сел на любимого конька. Брови его приподнялись в деланном удивлении, смешливо и озорно блеснули темные глаза.
– Рога мочить надоело ему, ну, наказание отбывать, - пытался объяснить Алик.
– Вишь ты, - зубоскал обращался уже к Петухову, с улыбкой наблюдавшему за словесной пикировкой, обещавшей скрасить трудный путь. Вишь, - в голосе любителя розыгрышей прозвучала почти искренняя печаль, я и не знал таких слов. Век живи, век учись. Жаль, не слышит тебя наш майор. Ох, и охотник он до этих штучек! Вот уж он бы тебе воздал по заслугам! Я тебе вот что, друг, посоветую: ты по приезде начальнику про эти слова доложи...
– Брось подначивать парня, - вмешался Петухов и обратился к приятелю:
– А ты, Алик, осторожнее с жаргоном, у нас этого не любят. Было время, щеголяли некоторые, да потом Николаев с замполитом такого им жару задали, только держись.
– Но ведь мы, сам знаешь, на занятиях изучаем жаргон, - пытался возразить тот.
– Эх ты, занятия, - Петухов досадливо поморщился. Он втолковывал прописные истины, которые сам усвоил давным-давно.
– Зачем ОУРовцу знать жаргон? Чтобы не могли его блатные провести, чтобы в любой ситуации мог он сориентироваться.
Богданов покорно кивнул. "Вот, - подумал он.
– Двое взялись теперь, двойной тягой". А сосед продолжал, сам уже увлекаясь:
– Что я тебе должен сказать? Эти словечки глупые сыщики кидают, никчемные - вот, мол, я каков. И опускаются до разного жулья, а должны быть выше. Понял
За разговорами рассеялся сон, даже тряска уменьшилась, а тут уже показалось и Заозерное - большое село с длинными улицами, тянущимися вдоль реки.
Несмотря на ранний час, у сельсовета их встретил Гришин - местный участковый инспектор. Вошли в сельсовет, где был оборудован кабинет участкового с белыми аккуратными, как в больнице, шторками, с плакатами "Пьянству - Бой!" на стенах. Наливая в кружки крепкий, почти черный чай, Гришин докладывал о своих делах.
– В сельпо Заозерного привезли всего 14 шуб. Все проданы. Покупатели установлены. Вон, - инспектор кивнул на металлический огромный шкаф-сейф.
– Там объяснения. У меня они подозрений не вызвали - всех знаю.
Управившись с чаем, он достал синюю картонную папочку с завязками. Петухов стал просматривать документы, а хозяин кабинета комментировал:
– Это учительница, первого апреля на занятиях была в школе. А эта бухгалтерша, тоже целый день в правлении. Вот эта и следующая - с дальней фермы доярки. На месте находились.
Меньше и меньше листочков в руках Петухова, вот и последний лег на стол. Все. Никакой надежды. Алик смотрит откровенно огорченно, а участковый смеется:
– Не расстраивайтесь, ребята. Пусть у меня ничего для дела нет. Вроде бы и плохо, а я рад. Думаю, нет, не мои это люди - слава богу.
– Все люди наши с тобой, Гришин, - возразил Петухов.
– А как с шоферами у вас? Проверяли?
– Проверил.
– Инспектор посерьезнел.
– Выяснил, кто из колхоза в тот день в город ездил, переговорил с людьми. Никто из них женщин не подвозил. Что, допросить надо?
– Сенькин останется у вас, поможет. Давайте, ребята, оставайтесь, а мы с Богдановым дальше.
Снова тряская дорога, ухабы, новые деревни, новые люди...
И никаких результатов. Утром третьего дня, приехав в Ярино, Петухов и не надеялся на удачу. Он помнил, что здесь живет Тамара Баркова, подружка Тани Щекиной. Она оказалась в городе накануне убийства. У Щекиных был похищен топор, которым совершено преступление. И хотя Тамара никак не подходила под приметы разыскиваемой, Петухов решил обязательно найти ее и подробно расспросить.
Ярино в эту апрельскую пору было непривлекательным. Голо, грязно, серо. Под стать деревне и кабинет участкового, который открыла секретарь сельсовета Лена, вчерашняя школьница. Участковый Ярин ("Яриных здесь полдеревни", - пояснила девушка) болен уже второй месяц, лежит в районной больнице.
Смахнув пыль, Петухов сел за стол участкового.
– Что ж, Алик, будем обживаться, - сказал оперуполномоченный. С помощью Лены прибрались.
– Жить можно, - констатировал Алик, оглядывая приведенную в порядок комнату.