Последствия неустранимы
Шрифт:
Головчанская послушно села. Руки ее затряслись мелкой дрожью, а лицо покрылось нервными пятнами, как будто она с великим трудом сдерживала негодование. Сорвавшимся голосом сказала:
– Позовите прокурора.
Бирюков взглядом показал на Лимакина:
– Это следователь, здесь он командует.
– Мне необходимо видеть прокурора, сейчас же, - по-прежнему глядя Бирюкову в глаза, почти по слогам проговорила Головчанская.
Лимакин посмотрел на молчаливо застывшего у двери Голубева и коротко бросил:
–
Минуты через две в кабинет грузно вошел районный прокурор Белоносов, и Антон заметил, как лицо Софьи Георгиевны мгновенно изменилось. Чуть не со слезами она торопливо заговорила:
– Семен Трофимович, вы меня знаете. Неужели я преступница? Что происходит? Почему творится беззаконие? Почему...
– Здравствуйте, Софья Георгиевна, - ровным, несколько даже флегматичным голосом перебил прокурор.
– В чем, по-вашему, это "беззаконие" выражается?
– Здравствуйте...
– осеклась Головчанская.
– То есть как в чем?.. На каком основании меня из больницы как преступницу под конвоем сотрудника уголовного розыска привели сюда?..
Прокурор передвинул у стола стул и сел рядом со следователем.
– Сотрудник уголовного розыска не конвоир, - сказал он.
– А пригласили вас сюда потому, что сейчас вам будет предъявлено очень серьезное обвинение...
Бледные губы Головчанской желчно скривились:
– Вы отдаете отчет своим словам?
– Да, я полностью в курсе дела. Скажите, Софья Георгиевна, куда и с какой целью вы отлучались из дома в ночь, когда скончался ваш муж?
– Никуда не отлучалась.
– Кто это может подтвердить?
– Домработница Евдокия Федоровна Демина. Она в ту ночь ночевала у меня.
Прокурор глянул на Голубева:
– Пригласи Демину.
Евдокия Федоровна явилась в кабинет с таким видом, словно шла на смертную казнь. Проведя необходимые при очной ставке формальности, прокурор спросил ее:
– Вы можете в присутствии Софьи Георгиевны повторить то, что рассказывали нам со следователем на допросе?
– Отчего же правду не повторить, - потупясь, ответила Демина. Едва только она начала сбивчивый рассказ, Головчанская побледнела как мел и громко крикнула:
– Ложь! Ложь!!!
Прокурор строго повернулся к ней:
– Спокойно. Вы свое скажете после.
– Это она отравила Сашу! Это у нее гранозан хранился!
– опять закричала Головчанская.
Демина растерянно прижала к груди скрещенные руки:
– Голубушка, опомнись. Какой резон мне на старости лет грех на душу брать?
– Софья Георгиевна, вы сами себе противоречите, - укоризненно проговорил прокурор.
– Каким образом Евдокия Федоровна могла отравить Александра Васильевича, если ночевала у вас?
– Утром она ко мне пришла! Промокшая...
Демина всплеснула руками:
– Голубушка, зачем с больной головы на здоровую
Прокурор болезненно провел ладонью по лицу. Посмотрев в растерянные глаза Софьи Георгиевны, тихо спросил:
– Неужели ребенка придется впутывать?..
Головчанская будто лишилась рассудка. Сгорбившись, она вдруг прижала ко лбу сжатые до побеления кулачки, зажмурилась и шепотом выдохнула:
– Ради бога... не надо...
– Будете говорить правду?
– Буду... Я никого не хотела отравлять...
Прокурор поднялся. Сказал Голубеву и Деминой:
– Идемте, товарищи. Здесь теперь и без нас разберутся с Софьей Георгиевной.
Допрос Головчанской продолжался больше трех часов. Тихим, бесцветным голосом, часто путаясь и повторяясь она подтвердила показания Огнянниковой о телефонном звонке и подброшенном на крыльцо ключе. Потом призналась, как подслушала под дверью дачи Тумановых смутный разговор мужа с какой-то женщиной. По голосу эту женщину так и не узнала, потому что та почти не говорила. После голос мужа удалился из кухни в комнату. Софья Георгиевна сунулась к окну, но, сообразив, что ее белую кофточку видно в темноте, мгновенно вспомнила: на даче у Деминой постоянно висит черный рабочий халат. Тотчас на память пришла совсем недавняя благодарность Евдокии Федоровны за гранозан, "чуток" которого Демина оставила на полке для будущей весны.
– В этот момент и возник у вас замысел преступления?
– спросил Головчанскую следователь Лимакин.
– Не знаю, - тихо ответила Софья Георгиевна.
– Я не отдавала отчета своим поступкам. Что-то ужасное, как... черное пламя помутило рассудок... Помню, хотела войти к Тумановым и швырнуть гранозан в глаза Сашиной любовнице, чтобы она ослепла...
– Но прежде, чем открыть дверь дачи, вы долго стояли на крыльце под карнизом, - сказал следователь.
– Вначале хотела уловить смысл разговора. Потом ждала, чтобы Саша заснул, иначе он скрутил бы мне руки.
– А разувались зачем?
– Чтобы неслышно войти.
– Вошли. Дальше что?
Головчанская вытерла смятым в комочек носовым платком красные от слез глаза:
– На кухонном столе приметила бутылку... По ее форме поняла коньячная... Я знала, что гранозан хорошо растворяется в спирте, но не предполагала, что доза окажется смертельной...
– Пробку на бутылке завернули, когда высыпали туда порошок?
– уточняя достоверность показаний Головчанской, снова спросил Лимакин.