Последыш
Шрифт:
Ох уж, постарались оттянуться благолепные молитвенники! У них, наверное, для нравоучительных бесед нужный инструмент в каждой часовенке припасён.
– С господами купцами у нас отдельные разговоры, – бесцветным голосом сообщал толстый маленький монашек. – Но за беседу с тобой платить надобно: щипцами пятку прижечь – один денье, ногти сорвать – один денье, а «испанские сапожки» – все три денье. Вот продадим твой диковинный кафтан, хватит денежек и с нами расплатиться, и господину викарию на благословение перед смертью.
Монашек развёл руками, мол, никуда от уплаты за труды не денешься и всё тут.
– Постыдитесь, святые отцы! – пытался унять истязателей путник. – Чем я не угодил вам? Живём на земле, как пауки в банке. Зачем же создан этот мир? Для того чтобы человеки время от времени огнём себя очищали?
Но слишком поздние увещевания ни на кого не подействовали. Более того, иезуиты видели пользу в своих деяниях, дескать, с этим происходит очищение мира от дьявольских козней. Ночь длилась долго, но попавший в руки иезуитов путник ни разу не закричал, чем сильнее раззадорил своих палачей.
Сейчас он был ещё живой и в полном сознании, но стоять на ногах уже не мог. Путник с трудом поднял голову, мутным взглядом окинул сопровождающих повозку закованных в броню латников, взглянул на прижимающихся друг к другу сложенным из сланца домам пригорода, на местных жителей, многие из которых специально высыпали из домов в рваном тряпье, не мытые, не чёсанные, чтобы просто поглазеть на подготовленного к испытанию священным огнём чернокожего сатаниста.
Самое печальное, никто не сомневался в том, что связанный ремнями пленник достоин, быть сожжённым на костре. А за что? За то, что он чернокожий сарацин?
Найти оправдание этому безумству можно очень даже весомое: затем, что душа наша, её Божественное начало, её огонь может развиваться и возрастать только в физическом теле. И люди, сжигающие друг друга внешним огнём, не очищают, просто уничтожают самих себя, но во славу Всевышнего. Ведь известны слова Божьи: «Я есмь огонь внутри себя, огонь служит Мне пищей, и в нём Моя жизнь». Значит, сжигая кого-то, даришь ему жизнь в Боге! А так ли это – пойди, спроси у инквизиторов и заработаешь сожжение.
Колёса повозки застучали по булыжной мостовой. Пленник снова поднял голову.
Народу прибавилось. Мальчишки то и дело показывали пальцами, бегали вокруг телеги, пока кто-нибудь из латников не давал шлепка подвернувшемуся пацанёнку кольчужной рукавицей.
Повозка тащилась узкой городской улочкой, гвалт голосов стоял неумолчный, но как только телега въехала на площадь, заполненную народом, перебранки поубавилось, однако то тут, то там бледным огоньком вспыхивала фраза: «дьявол, дьявола поймали!»
Латники неспешно вынули пленника из клети, огрев его пару раз плетьми для острастки, и волоком потащили к свежесколоченному эшафоту, в центре которого высился столб. Примотав чернокожего основательно к деревянной сердцевине эшафота, латники определились по углам помоста для охраны, потеснив выстроившихся в каре лучников. А наверх влезли два помощника палача, которые усиленно занялись выкладыванием дров вокруг приговорённого. Пленнику на всю эту возню было ровным счётом наплевать. Его мучила другая важная мысль: что если всё натурально? что если действительно подожгут? что если лимит жизни исчерпан? что если Страшный суд?
Ведь били же и пытали нехристи всю ночь! Эти ночные общения даром всё-таки не прошли, но как ни странно, сознание оставалось чистым. Ведь ясно, как день, дьяволу крайне необходимо сломать его, раздавить, распотрошить. И всё это похоже на сатанинское жертвоприношение. Но почему? За что? Вон, на помост уже глашатай с монахом забираются. Монах – это понятно, сейчас исповедовать полезет, а глашатай, верно, приговор суда зачитывать станет. Только ни суда, ни прокурора с адвокатом не было! Поленница из дров выросла уже до пояса, когда один из печников предложил лёгкую смерть, то есть незаметно и быстро удавить всего лишь за пять денье или потраву дать, только уже за десять денье, но у приговорённого ничего не было. Даже своего имени. Он всё забыл!..
– …и ещё, – донёсся до сознания голос глашатая давно уже зачитывающего приговор. – Знайте, жители вольного города Нанта, что Великому магистру было откровение Господне. Если увидит кто человека ниоткуда – хватайте его. Бел или чёрен лицом, он слуга дьявола. Он должен быть предан испытанию священным огнём, дабы избавить вольный город от сатанинских чар.
Глашатай свернул свиток, слез с помоста и отправился к воротам дворца, возвышающегося над площадью. Пленник глянул в ту сторону. На балюстраде дворца собралось целое общество избранных. А как же, ведь сегодня поджарят не просто грешника, а явного служителя дьявола. Сказать бы им, что дьяволу служат усердные представители Бога на земле, да поздно – наговорился уже, и никто не поверит к тому же. Ничего, скоро, очень скоро ваши жирные шеи также попробуют монашеских удавок.
Из толпы собравшихся горожан многие подымали головы, глазели на господ и обменивались мнениями. Сам маркграф, отец города, восседал в небольшом кресле в накинутом на плечи зелёном коротком плаще, полы которого расплескались по подлокотникам. Повседневный камзол был расшит галунами. Цвет плаща и тёмный камзол выгодно оттенял посверкивающие в перстнях и пряжках башмаков драгоценные камни. Вокруг него на удобных раскладных стульчиках восседали несколько дам. Дамы тоже служили для фона центральной персоны и, несмотря на нежаркий день, усиленно обмахивались веерами. Возможно, что это неправильно, только очень модно.
Приговорённый покосился на худого лысого монаха, подступающего к нему с грубо сколоченным деревянным крестом с другой стороны. А этому и тонзуру выбривать не надо – без волос довольно удобно. Вероятно, эта трагикомедия была благословлена маркграфом, чтобы послушать, как чужеземец примется вымаливать прощения или торговаться не отнимать жизнь? Может быть, только этому никогда не бывать. Но вслед за нигилистическим «никогда!» вдруг пришла мысль о том, что Богу, по большому счёту, всё равно – жив человек или нет. Здесь важно одно: кому человек поклонится перед смертью, кого позовёт на помощь, тот и владеть будет миром грешников. А испытавший насильственную смерть будет владеть правом прощения или непрощения, когда палачи явятся в мир Зазеркалья вслед за принявшим муки.