Последыш
Шрифт:
Мрачный коридор скоро кончился, и перед баронессой открылась площадка, на которой было сразу три двери. Но Мариэль, долго не задумываясь, открыла крайнюю. Это оказался склад нужного и не очень нужного барахла с верёвками, металлическими клещами и ещё какими-то неизвестными инструментами, которые чуть не рухнули с полок на любопытствующую особу. Из этой кладовки возле стены понималась винтовая лестница на верхние этажи башни, но туда Мариэль идти почему-то не захотела. Шура удивилась, но возражать не стала – ведь телом распоряжаться может только действительная хозяйка.
За второй дверью оказался огромный зал, в котором стояли несколько широких кроватей
Третья дверь вела в подземелье. Оттуда повеяло могильным холодом, но Мариэль пошла именно туда, будто какая-то магическая сила подталкивала её. Лестница скоро кончилась, и перед женщиной открылся мрачный коридор, освещённый факелами. Ясно, что на том конце своеобразного туннеля были живые люди, иначе кто бы зажёг факелы на стенах? Баронесса принялась крадучись пробираться по подземелью, то и дело прислушиваясь. Наконец, она услышала… нет, не услышала, учуяла запах сгоревшего мяса, ибо услышать запах нельзя.
– Похоже, Жиль де Рэ действительно устраивает для себя потаённые пиршества, – вслух подумала женщина.
Шура уловила ещё несколько блуждающих в головке баронессы досадных мыслей, но это было не удивительно, поскольку Мариэль какое-то время привыкла считать себя полноправной хозяйкой замка, этакой берегиней своего слишком многолюдного острова и новые впечатления пролились на неё, как отрезвляющий душ.
– Чем же он занимается? – прошептала она. – Раз уж я забралась сюда, то всенепременнейше узнаю…
Что хотела узнать Мариэль, осталось в разряде невысказанных мыслей, поскольку открывшаяся перед ней картина сковала спазмой грудь. Баронесса увидела перед собой ещё одну залу, которая напоминала помещение католического костела. Тусклый свет не позволял внимательно разглядеть убранство залы: слева и справа стояли грубо сколоченные скамейки, а меж ними был широкий проход к возвышающемуся возле стены каменному алтарю, вырубленному из белого узорчатого мрамора. На отшлифованных боках алтаря запеклись тёмные пятна, похожие на кровь. Именно оттуда доносился запах подгоревшего мяса.
Очередная волна запахов сдавила спазмой грудь женщины. Она натужено закашлялась. Вытерев рот кисейным платочком, Мариэль обнаружила на платочке капли крови! Похоже, в этом помещении даже воздух насыщен человеческой кровью.
Но на этом мистические видения дьявольского капища не кончились. За мраморным алтарём проступал из темноты огромный золотой крест. К своему ужасу Мариэль поняла, что крест перевёрнут, а на стене за ним мозаикой выложена огромная картина Бафомета. [57]
57
Бафомет (ивр.) – одно из имён сатаны. Статуя Бафомета была обнаружена в подвале замка тамплиеров, из-за чего гроссмейстер ордена Жак де Моле был приговорён к сожжению на костре.
Баронесса растерялась. Вместе с ней растерялась и Шура. Ни той, ни другой не приходилось до сих пор видеть настоящее сатанинское капище. Но любопытство женщины всегда берёт верх над обычным чувством опасности или самосохранения. Шура первая подала мысль, что неплохо было бы поближе разглядеть алтарь, а вместе с этим икону дьявола, ибо навряд ли монахи инквизиции пустят сюда хозяйку замка. Возможно, башня будет уничтожена, а сейчас в огромной зале никого нет, и никто не помешает приподнять полог запретного занавеса, чтобы одним только глазком посмотреть на мистическую фурнитуру капища.
Мариэль потихоньку стала двигаться в сторону алтаря, на всякий случай, читая молитву. Уже мраморный жертвенник был в нескольких шагах от женщины, уже из сумрака подземелья ясно вырисовывалась рогатая морда, уже можно было разглядеть кровь не только на белоснежном с прожилками мраморе, но и на полу солеи [58] , окружавшей алтарь. Как вдруг распахнулась дверь прямо под изображением Бафомета, и в капище прямо-таки ввалилось около двух десятков рыцарей, в тамплиерских плащах с белым крестом и пятиконечной красной звездой с левой стороны. Белый крест тамплиеров давно известен, но никогда ещё поверх креста не красовалась пятиконечная красная звезда в перевёрнутом виде. Впереди них вышагивал сам барон Жиль де Лаваль де Рэ.
58
Солея (ивр.) – возвышение в скиниях, а потом в православных храмах.
– Ба! Никак не ожидал увидеть здесь послушную самаритянку, – захохотал он, подойдя к супруге. – Какими судьбами? Или скажете, любезная моя Мариэль, что поддались чарам любопытства?
Баронесса, скорее всего с испугу, чем из соблюдений этикета, сделала книксен и прошептала:
– Именно так, мой господин.
– Громче! Не слышу!! – рявкнул хозяин замка.
– Я поддалась чарам любопытства! – в унисон мужу закричала женщина.
– Очень хорошо, – удовлетворительно кивнул де Рэ.
Затем он подошёл вплотную к трепетавшей от страха жене, сжал пальцами правой руки, затянутой в кожаную перчатку, женские щёки, резко задрал ей голову вверх и в упор глядя в глаза жертве ядовитым бесцветным взглядом змеи прошептал:
– Я ли не запрещал вам, любезная, не совать свой любопытный носик в те места, о которых может знать только посвящённый? Я ли не старался сделать вашу жизнь беспечальной и красивой? Я ли не любил вас, как ещё не любил ни одну живую женщину?
– Не считая Жанны Д’Арк, – прохрипела баронесса.
Если честно, то сама Мариэль такого никогда бы не сказала, но в сознании женщины в это время был безбилетный пассажир в виде двойняшки из будущего. Шура не могла снести грубое обращение мужлана, не исполнившего своё обещание, данное Орлеанской девственнице в том, что он будет её верным рыцарем всю оставшуюся жизнь. Обещание развеялось как дым, как утренний туман за воротами Руана, где была сожжена героическая женщина.
Говорят, что обещание было дано Жанне после того, как её верный соратник и уже маршал Франции смог соблазнить Деву. Она же, потеряв девственность, стала терпеть поражения на поле боя. Более того от дворян и бывших друзей посыпались предательства, включая самого короля. Да, так до сих пор говорят во Франции, но не это было главным для Шуры, ведь она тоже доверилась любимому человеку, хотя прежде выслушивала «мудрые» советы подружек, от которых пришлось просто избавиться, ибо человек, искренне принимающий участие в судьбе друга, никогда не станет восставать против настоящей любви.