Последыш
Шрифт:
Он чего-то хочет взамен. А чего может хотеть самец?
Ника сглотнула, во рту было сухо до боли.
— Хочешь пить?
— Да.
В воду могли что-нибудь подмешать, но какая уже разница?
Матай открыл бутылку с водой, рукой повернул ей голову и, придерживая, приложил горлышко к губам. Ника сделала пару глотков и снова отвернулась.
Машина плавно затормозила.
— Вот и все. Мы дома.
Матай завинтил бутылку и бросил назад, под стекло.
Машина остановилась, захлопали дверцы, все вокруг затряслось
— Пойдем.
Матай вытащил Нику из машины волоком, как мешок, поставил на ноги, держа в районе груди за спортивную кофту. На этот раз она устояла, хотя и шаталась.
— Дверь откройте!
Он молча подхватил Нику на руки, и она зажмурилась, потому что перед глазами все отвратительно поплыло. Куда ее несли, так и не видела. Только когда захлопнулась дверь и стало тихо, поняла — теперь они одни, и открыла глаза.
Матай поставил ее на пол незнакомой комнаты. Ника осмотрелась — красиво, конечно. Голубые стены с бежевыми узорами, почти белая мебель с завитушками, чистота, прямо как будто в музей попала. Только вот никого, кроме них двоих.
— Ника.
Она вздрогнула и уставилась на альфу. По-настоящему пугала его черная одежда, похожая на панцирь, и его черные глаза, в которых только голод, и лидерская поза — расставленные ноги и напряженные плечи. Его крепкая, но не перегруженная мускулами фигура подавляла. На всякий случай Ника осторожно отступила на пару шагов. Ноги уже почти совсем не подкашивались, действие лекарства стремительно выветривалось.
— Ты успокоилась?
— После укола-то? Само собой. — Плечи непроизвольно передернулись.
— Ты переволновалась. Тебе нужно было помочь.
— Да, конечно! Мне очень помогло!
— Что с тобой происходит? Откуда эти глупые истерики? Зачем ты убегала? От кого? Почему ты смотришь так, будто не рада нашей встрече?
— Не рада?! Меня украли и без спроса привезли неизвестно куда. Ответь сначала, зачем тебе это все? Чего ты от меня хочешь? — зубы снова оскалились, хотя, вероятно, с его точки зрения это выглядело смешным — крошечные зубки, которые могут разве что поцарапать.
— Проблемы начались, когда вы сбежали. Не знаю, почему. Что с вами двоими не так?
— С нами все нормально! Мы не обязаны вас слушаться!
— Ты на меня отреагировала, но никому не призналась. Почему? Ты меня вынудила отслеживать ваше перемещение, искать вас, как преступниц. Повторяю — что с вами двоими не так?
— Ты не ответил! — голос сорвался. — Чего ты от меня хочешь?
Теперь, в запертой комнате мужской жесткий аромат стал почти нестерпимым. Чего может хотеть самец, который пахнет желанием и у которого загораются глаза при виде самки?
— Что ты собираешься делать дальше? — снова отступила Ника.
— Ты что, меня боишься?
Ника не ответила, но попятилась еще дальше, не думая над тем, что убежать в запертой комнате невозможно. Особенно от такого.
— Ника,
Уж это она заучила наизусть.
— Лучше не заводи меня, сейчас, когда единственное, чего я хочу, так это отыметь свою самку так, чтобы она с трудом ходила.
— Нет!
— Почему нет? Ты же моя пара.
— И что?
Матай впервые растерялся, хотя виду не показал, проблеск оторопи всего на секунду проглянул сквозь уверенность на лице и тут же пропал. Неизвестно, на каком уровне, но Ника поняла — что-то не так. В его поведении. Вера в дурацкие пары? Разговор таким тоном, будто не он тут главный? Вернее, будто его волнует, что она ответит? Бред. Реальность такова, что ничего не остановить возбужденного мужчину, а запах его возбуждения невозможно перепутать ни с чем другим. Запах мужского возбуждения пугал, предупреждал о страшных последствиях, о грядущей боли и страхе, но именно сейчас, исходящий от него, этот запах вызывал в ней еще что-то. Новое, незнакомое чувство. Может, дело в пяти годах мирной жизни, которые стерли из памяти некоторые опасные моменты? Или в Веронике, которая оказалась заразной и посеяла споры романтического бреда в душе?
— Ты собираешься меня изнасиловать? — с трудом дыша, спросила Ника. Почему он до сих пор этого не сделал? Неужели повезло, старые спортивные штаны, мешковатая футболка и грязные волосы сделали свое дело — отпугнули? Но почему тогда раньше он так прижимался лицом к этой самой футболке, будто это великое счастье? Почему трогал ее волосы так, будто это шелк?
Он замер.
— Что?
— Ты это собираешься сделать, да? Сейчас?
— Что ты говоришь?
— Не тяни! Отвечай! Ты украл меня, чтобы изнасиловать?
Его ноздри раздулись.
— Мне не нужно тебя насиловать. Я твоя пара. Для тебя не существует лучшего сексуального партнера. Как для меня партнерши. Вопрос только в том, когда.
Тогда Ника решила, что вот оно, началось. Она забежала за кровать и подняла руки, закрываясь.
— Все вы так говорите! Все вы говорите, что будет приятно, вы же долбаные тупые самцы! Что может быть приятного в том, что тебе раздирают плоть до крови? Я буду сопротивляться. Глотку тебе перегрызу, — Ника оскалилась, как могла. — Меня никто не изнасилует! Хватит!
Через секунду лицо Матая кардинально изменилось — ярость так сильно исказила черты, что нос вытянулся, а из пасти показались страшные зубы. И не скажешь, что ему три века — блестят и сверкают, как новенькие. А уж размерчик!
Потом он оглушительно зарычал. Клацнул зубами.
— Хватит? Кто посмел? — прорычал Матай и звуки расплывались в рыке, теряя смысл. Его руки вытянулись вперед и словно схватили воздух, сжимаясь в кулаки. Мышцы так напряглись, что он словно стал больше. Потом задрожали от ярости. — Кто это сделал с тобой? Говори!