Посмотри на меня
Шрифт:
Под дулом пистолета заставить грызть поребрик, а потом с размаху наступить ему на затылок! Так, чтобы раскрошились зубы, чтобы вывернулась из суставов челюсть, чтобы надвое порвался его поганый рот , кричавший в три часа ночи на всю казарму : "НА ЗАДРОЧКУ ЛИЧНОГО СОСТАВА, СТАНОВИСЬ!"
Стрелок обвел автобус взглядом. Своим особым взглядом, позволявшим увидеть это, и не увидел его. Тьма теперь была не снаружи, тьма была внутри.
Внутри Стрелка.
И он знал, как с ней поступить.
У него в запасе оставался еще один объект ненависти, который он до сих пор прятал глубоко в своем подсознании, который не показывал опутывавшей его черноте. Человек, которого он ненавидел больше "дедов", врачей, политиков и чеченских снайперов. Больше них все вместе взятых.
Человек, сломавший ему жизнь.
Этого человека звали Стрелок.
Жалкий, опустившийся алкоголик, грязный бич, тешивший себя этим словом, как будто бывший интеллигентный человек может снова таковым стать. Человек без будущего, да и без настоящего. Никчемный, жалкий, хромой пьянчуга, пахнущий перегаром и чьей-то мочой.
Тьма внутри него заворочалась, пытаясь вырваться. Это было не то, что она хотела от податливой жертвы, полной затаенных обид. Не эту ненависть она хотела разжечь в нем, совсем не эту...
Это ворочалось в сознании Стрелка, будто живое существо, хотя в каком-то смысле оно и было живым. Ворочалось, билось о стенки разума, не находя из него выхода. Металось в крови, от гулко бьющегося сердца к сжатым до хруста кулакам. Это искало выход, но не находило, и чувствовало, как слабеет с каждой секундой. Как его энергия расходуется на уничтожение самого себя. Своей части.
Каленым железом Стрелок выжигал в себе все, что ненавидел, и когда он смог, наконец, разжать сведенные судорогой кулаки, это перестало существовать внутри него. Вместе с частью Стрелка. Вместе со всем, что было Стрелком.
Он оставил лишь имя. Как память об ошибках, и как символ, значение которого он пока что знал лишь приблизительно.
– Все закончилось!
– сказал он Саше и ободряюще улыбнулся.
С шипением открылись двери, и толпившиеся вокруг автобуса люди волной отхлынули от него. Из кабины в салон бешеными глазами смотрел водитель, но входить не торопился. Его лицо, в отличие от любиного, почти не пострадало, но опаленная рубашка служила отличным напоминанием о происшедшем, и грудью встречать новую струю огня он отнюдь не рвался. Тем более что психованная баба пока что не поливала Любу огнем, да и к чему рисковать здоровьем, если полиция уже едет? Пусть с этим всем разбираются те, кому за это платят деньги.
– Не все...
– ответила Саша, - но закончится. Сейчас.
Она подошла к Любе, так и сидевшей, вжавшись в свое кресло и закрыв обожженное лицо руками. Кажется, при приближении Саши она даже перестала дышать.
– Прости меня!
– сказала Саша, и, так и не дождавшись ответа, обернулась к Стрелку.
– Я проклята. Я не могу выйти из этого автобуса. Если я выйду - я умру.
– Но я же...
– Я не знаю, что ты сделал, и как ты это сделал. Может быть, ты забрал и проклятье, но... Я в это не верю. В любом случае, я хочу выйти сама. Раньше, чем меня отсюда выведут. Будь рядом, пожалуйста.
– Буду!
– сказал Стрелок, и вышел из автобуса первым, подавая девушке руку.
Глава 16.
Саша остановилась на последней ступеньке, приняв протянутую ей руку этого странного, небритого и грязного человека. Этого бомжа, который каким-то образом взял на себя всю ее ненависть и всю ее злобу.
Стрелок. Странное прозвище... Может когда-то он был стрелком? Снайпером? У него глаза человека, который воевал и который убивал. Когда убиваешь - взгляд меняется. Саша не помнила, где она слышала эту фразу, но она соглашалась с ней.
Стрелок спас ее. Может быть, он забрал и ту силу, намертво привязавшую ее к автобусу. Саше хотелось в это верить, но она не верила. Что толку выбивать пистолет из руки человека, который уже выстрелил? То, что взял на себя Стрелок, было пистолетом. Но пуля уже летела в сашину грудь. Летела несколько часов, и пора было перестать бежать от нее.
Люди толпились на остановке. Люди смотрели на нее. Люди направляли на нее десятки мобильных телефонов... Сейчас ей предстоит умереть и стать звездой "Ютуба". Наверняка этот ролик увидит Костя. Наверняка прочитает комментарии под ним.
"Психованная баба с самопальным огнеметом".
"Кондукторша против чокнутой пассажирки".
"Очередная солевая".
Сделать с этим Саша уже ничего не могла.
"Господи, дай мне силы принять то, чего я не могу изменить. И дай мне силы изменить то единственное, что изменить я еще могу..."
– Стрелок, - тихо позвала она, - когда я выйду, скорее всего, я перестану дышать. Я уже пыталась. Дважды. И каждый раз - одно и то же. Мне будет страшно, поэтому не отпускай, пожалуйста, мою руку. И когда я упаду...
– Если!
– поправил ее Стрелок.
– ... когда!
– упрямо повторила она.
– Когда я упаду, пожалуйста, не дай мне упасть лицом вниз, хорошо? Только не так.
И не дождавшись ответа, Саша сделала шаг наружу.
Глава 17.
Он подхватил ее за талию сразу, как только она вышла из автобуса. У нее сразу подкосились ноги, и она упала бы, если бы не Стрелок.
Он бережно уложил ее на асфальт, на спину, как она и просила, и почти до самого конца она смотрела на него. Смотрела в его глаза, крепко держа за руку. А потом, за секунду до того, как по ее телу пробежала последняя судорога, она перевела взгляд в голубое небо, и проводила взглядом Boeing 747, заходивший на посадку над Медянкой.
Стрелок опустился рядом с ней на колени, чувствуя, как над ними смыкается толпа людей с телефонами, и легким движением ладони закрыл сашины глаза навсегда.
– Долгих дней и приятных ночей, сэй, - сказал он, не понимая смысла своих слов, но зная, что он должен сказать именно их.
Этой фразе научил его тот самый знакомый, что шутил по поводу револьверов с рукоятками из сандалового дерева. "Прощаясь с кем-то, обязательно скажи: "Долгих дней и приятных ночей, сэй!" - говорил он, - "это будет круто для тех, кто в теме. Должен же ты как-то оправдывать свое прозвище?"