Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума
Шрифт:
— Моим недобитым бы такое везение.
— Ты пойми, старикашка: первый раз за двадцать восемь лет — будто бы звоночек оттуда. Первый раз!..
— А может быть, это другое?
— Может. Но даже если и другое.
Коминт помолчал.
— Ладно, — сказал он и вдруг улыбнулся весело и хищно. — Работаем рекордный трюк. И если не придем на копчик.
— То быть нам королями, — закончил Николай Степанович.
4
Д'Артаньян по обыкновению произвел выкладку, и у него получилось, что час равняется шестидесяти минутам, а минута — шестидесяти секундам.
Они расположились на базарной площади древнего греческого города Керкенитида и стали ждать ночь. Облака, просвеченные розовым заходящим солнцем, очень медленно плыли — слева направо…
Здесь при желании можно было без опаски развести небольшой костер: с земли огонь в раскопе не будет виден, а сверху смотреть некому, потому что боги от Земли уже давно и навсегда отвернулись. Дым развеивался бы в воздухе легким вечерним влажным ветром, а запах его неизбежно заглушила бы лютая вонь от целебного грязевого озера.
— Давно, видно, тут археологи не бывали, — сказал Коминт.
— Так ведь их сюда и не пустят, — сказал Николай Степанович, — пока в Киеве не постановят, от кого древние греки произошли: вiд хохлiв чи вiд москалiв…
— Удивляюсь я, как эти греки тут зимой в хитонах без штанов-то ходили. В сандалиях на босу ногу.
— Наверное, климат был другой. Князья тьмутараканские охотились с гепардами, князя Олега тварь наподобие гюрзы укусила… Впрочем, Макс Волошин, не к ночи будь помянут, именно в греческом одеянии всю жизнь и проходил здесь.
— И без штанов? — не поверил Коминт.
— Не знаю, не заглядывал…
Гусар тенью скользил по кромке раскопа, неся боевое охранение.
— Белый он, приметный, — вздохнул Коминт.
— Он когда надо белый, — сказал Николай Степанович. — А когда надо…
Словно услышав, что о нем говорят, пес спрыгнул в раскоп и, огибая углы фундаментов, выбежал на площадь.
— Кто-то идет, — сказал Николай Степанович, вставая. — Неужели выследили? Нет, я бы понял. Кто-то посторонний.
— А кто нам свои… — махнул рукой Коминт.
Он проверил «калашников» и снова поставил его на предохранитель.
— Может, кладоискатели не унялись, — предположил Николай Степанович. — Дай-ка посмотрю… — он закрыл глаза. Здесь, в безлюдье, могло кое-что и получиться.
Коминт поежился. За много лет их совместной работы он так и не привык до конца к жутковатым фокусам командира. — Так: Восемь человек, все с оружием.
И даже… ого! Гранатомет. Серьезные ребята.
— Теперь все серьезные, — проворчал Коминт. — Все с гранатометами. Одни мы, как сироты…
— А зачем тебе гранатомет? — удивился Николай Степанович. — Ты, по-моему, ножом и танк вскроешь, как жестянку.
— А на дистанции? — не унимался Коминт.
— Ладно, будет тебе и гранатомет… помолчим-ка пока.
Посыпалась земля. Где-то, невидимые простым глазом, в раскоп спускались люди.
— Прятаться будем? — спросил Коминт.
— А смысл? Они нас и так не увидят. «Серая вуаль» — штука хитрая. Сиди и слушай. «Серая вуаль», конечно, не делала человека невидимым. Просто окружающие как-то забывали на него посмотреть. А посмотрев, тут же забывали, что посмотрели.
Появились — по их мнению, бесшумно — первые четверо.
— Нормально, командир, — вполголоса сказал один, оборачиваясь. — Только собака бегает, прирезать бы…
Гусар повернул тяжелую башку и внимательно посмотрел на говорившего. Тот осекся.
— Слу-ушай, Левка! — сказал другой. — А может, это ихняя собака? Вот мы и придем: не вы ли собачку потеряли?
— Ага, — мрачно сказал Левка. — С гранатометом… Мозгом думать надо.
Был он немолод и усат. Наверное, за это его и называли командиром.
Одета группа была достаточно пестро: кто в зимнем камуфляже, кто в летнем, кто в шинели, кто в кожане. Оружие тоже было разнообразное: три «калашникова», ППШ, винтовка-тозовка, охотничий «медведь» и помповый дробовик. Гранатомет несли в брезентовом чехле.
Ополченцы, как определил их для себя Николай Степанович, расположились в другом углу площади и закурили. И он с удивлением понял, что не курил сегодня вообще весь день… и, пожалуй, не курил и вчера. И позавчера. Это был по-настоящему дурной признак.
— Подождем, пока они там все перепьются, — сказал командир-Левка. — И возьмем тепленькими. Прямо с баб сволочей поснимаем. — он зашипел, как бы подбирая потекшую слюну.
— На воротах все равно кто-то будет, — сказал гранатометчик. У него был резкий армянский акцент. — Я же говорил — с моря заходить надо. С моря всегда прикрытие небольшое.
— На море у них катер с пушкой. И в катере два гаврика. Товар они на катере возят или где?
— Катер-матер… — проворчал армянин. — Подплыли бы тихо — и никакого катера.
— Где катер? Не было катера. Никогда не видел катера. А вот где твой поганый блядский мент, командир?
— Придет, рано еще…
— Что-то я ему не верю, — сказал армянин.
— А кому ты веришь?
— Маме верю. Генералу Погосяну верю. Ментам не верю. Никогда, понял? Еще вот таким от пола был, не верил ментам. И папа мне говорил: последним дураком будешь, если ментам поверишь.