Посмотри в глаза чудовищ
Шрифт:
– Ваше величество! Полковник Гумилев с посланием от командующего. Его светлость князь ведет вам на помощь русский корпус. Найдено завещание светлейшего князя Кутузова…
– Моего старшего брата? – Я сделал масонский знак.
Гонец молча с достоинством поклонился.
– Что ж, полковник, давайте пакет.
Я нетерпеливо сорвал бандероль с синего конверта.
Барклай-де-Толли предлагал мне демонстрировать отступление левым флангом, дабы самому ударить во фланг и тыл принцу Оранскому.
У меня была минута на принятие решения.
– Полковник! Летите обратно и передайте на словах князю: ровно в три часа Рейль изобразит отступление от высоты Сен-Жан. Я буду ждать удара моих русских союзников не позже четырех часов.
– Да, ваше величество.
– Стойте, полковник. Ваше лицо мне очень знакомо. У меня прекрасная память на лица. Где мы могли встретиться? В России?
– Скорее в Африке. Помните русских путешественников, которые показали вашим солдатам дорогу на оазис Нахар?
– Да! Какими же прихотливыми дорогами вела нас судьба, прежде чем мы встретились вновь… Надеюсь видеть вас после победы в моей палатке, полковник!
Он вновь поклонился, ловко вскочил на горячего вороного коня и поскакал. Я смотрел ему вслед.
– Сульт, – позвал я. – Сообщите Рейлю и Нею, что я хочу их видеть.
…Англичане и голландцы гибли сотнями и сдавались в плен тысячами. Уцелевшие, бросая оружие, уходили по дороге на Брюссель, спасая шкуры, но не знамена. Веллингтон вручил мне свою шпагу. Без парика он был похож на упавшего в пруд бульдога. Принца Оранского не было пока ни среди живых, ни среди мертвых. Подходившие с востока прусские колонны остановились и теперь стояли, как зрители, неспособные вмешаться в ход пиесы. И мои солдаты, и русские – все были обессилены не столько неприятелем, сколько непролазной грязью полей…
Наконец нашелся Груши. Он упал на пруссаков с фланга, и через четверть часа боя Блюхер запросил пощады.
– Пруссия тоже будет с нами, – сказал я Барклаю-де-Толли. – И коварная Австрия станет ползать на брюхе, вымаливая пощаду.
– Это был дурной союзник, – согласился князь.
– А где же тот юный полковник, которого вы присылали ко мне?
– Увы! На обратном пути он был смертельно ранен в сердце, но из последних сил доскакал и передал ваши слова. «Вы ранены?» – спросил я. «Нет, я убит», – ответил он. И просил вас принять вот это… – князь подал мне тяжелое черное кольцо с черным камнем. – Найдено им в одной из древних африканских гробниц. Это кольцо вдесятеро старше пирамид.
С благоговением я надел кольцо. Тяжесть веков переполняла его.
– Пусть это будет залогом нерушимости нашего союза, – сказал я.
И как бы в ответ тучи раздвинулись, и все вокруг залило отчаянным сиянием.
Князь перекрестился.
– Это божие знамение, – сказал он.
Я посмотрел в небо. Мне показалось, что там, за облаками, за дымом, сквозь сияние – смотрит на нас знакомое узкое смуглое лицо…
…Это и правда было сиянием. Оно что-то сотворило с моим миром, и я видел одинаково резко и придавал одинаковое значение и пылинке на острие штыка игрушечного солдатика, и полету кобчика над далеким лугом, и красноватому солнцу; и насморку давно умершего Наполеона, и бесконечным недомоганиям моего старого папеньки, и собственным прыщам, и хромоте мерина Рецессия; и слышному по ночам гудению далекого поезда, и упрекам маменьки, и выспренним словам молитвы; и тому, что я живу на земле, а мог бы и не жить, и тому, что жизнь прекрасна, а смерть неизбежна… и с каким-то сладостным страданием я по-настоящему ощутил себя металлическим гренадером, идущим в огонь ради прихоти заоблачного мальчика…
И потом, когда сияние погасло и все стало таким, как раньше, я разочарованно увидел истоптанный мною песок, вырытые канавки и воткнутые палочки, насыпанный холмик и спичечные коробки вместо домиков, деревянные пушечки, облупленную краску на солдатиках… и стал тихо и медленно складывать все в ящик. Потом мне долго хотелось кому-то (да кому же? маменьке, конечно) рассказать о том, что произошло со мной сегодня, но я не знал, как начать разговор…
Я впервые встретился с нехваткой слов. Это было мучительно.
Золотая дверь на миг приоткрылась передо мною…
ГЛАВА 8
Ученики ощупью, шаг за шагом, поднимались вверх по витой лестнице.
В двух местах ход был разрушен до такой степени, что пришлось пробираться ползком. Потолок держался хорошо, а вот кирпичные стены вдавливало внутрь, и земля набивалась влажными кучами. Тянуло смрадным сквозняком, пламя свечей трепетало. Кое-где шаги начинали звучать гулко, и, если прислушаться, становилось слышно журчание воды. Но Гусар шел уверенно, оглядываясь на спутников будто бы даже с усмешкой. И оказался прав.
Через час с небольшим ход круто свернул и открылся в узкий колодец. Темная жижа заполняла его дно. Вверх вели каменные ступени: шершавые блоки размером в буханку хлеба, выступающие из стены и расположенные крутой правовращающей спиралью. Гусар поворчал для порядка, но полез вверх: осторожно и медленно. Нескольких ступеней не было…
Лестница вывела на узкий выступ.
– Куда-то пришли, – сказал Коминт.
– Да, похоже…
Пути с выступа не было никакого.
– Включи-ка фонарь… – сказал Николай Степанович.
Но и в свете фонаря картина не изменилась.
– Не может же так быть – лестница никуда… – Коминт заозирался. – Что-то же должно… – он посмотрел вниз. Но там была только черная жижа – далеко-далеко.
– Каждый тупик куда-то ведет, – сказал Николай Степанович. – Только надо подумать… Гусар, что скажешь?
Гусар молча смотрел в стену.
– Беспросвет… – Николай Степанович положил руки на стену. – Коминт, погаси.
Стало совершенно темно. Пядь за пядью он обшаривал холодный кирпич.
– Наверное, пожаловали мы с вами, ребята, к колдуну под Сухаревой башней… Брюс его фамилия… хороший человек… с Петром Первым в конфидентах состоял… механик страстный и многознатец…
– Разыгрываешь, Степаныч? – сказал Коминт.
– Не имею привычки… Ага, вот… – Под рукой его поддался кирпич, и тут же где-то в глубине заскрипел, проворачиваясь, какой-то древний механизм. – Ты был прав: пришли.
– Остроумно, – сказал Коминт. – Значит, со светом сюда не войдешь, а без света чужие не ходят.