Посредник
Шрифт:
— Он сказал, чтобы я доставил вас живой или мертвой, — осмелился я.
— Так и сказал? Ну, и какая же я?
Это показалось мне очень смешным. Мы немного пошутили, потом она сказала:
— Завтра мы приглашены на обед к соседям. Там одни взрослые, все замшелые, один старее другого, мама считает, что ты там завянешь от скуки. Может, лучше останешься здесь?
— Конечно, — откликнулся я. Это она, а не ее мать, считала, что я завяну от скуки; но я не стал мелочиться; ее слова, слетая с губ, превращались в жемчуг, как у
— Чем будешь заниматься? — спросила она.
— Ну, — я попробовал выиграть время, — найдутся кое-какие дела.
Прозвучало, кажется, впечатляюще.
— Например?
Ее заинтересованность мне польстила, но с ходу я мог придумать лишь один ответ.
— Пойду пройдусь.
Совершенно бескрылая идея, я сам понял.
— И куда же?
Тут в голове мелькнуло: ведь она направляет разговор в определенную сторону! И я прозорливо клюнул на эту удочку.
— Ну, к скирде, чтобы покататься с нее.
— А чья скирда?
— Ну, может, Теда Берджеса.
— Ах, его? — В голосе было чрезмерное удивление. — Лео, если ты пойдешь туда, выполнишь мою просьбу?
— Конечно. Какую?
Ответ я знал заранее.
— Передай это письмо.
— Я так и ждал, что вы это скажете! — воскликнул я. Она взглянула на меня, что-то про себя взвесила и сказала:
— Почему? Он тебе нравится?
— Д-да. Но вообще-то не так, как Хью.
— А почему Хью нравится тебе больше? Потому что он виконт?
— И это тоже, — согласился я без ложного стыда. Уважение к титулам было у меня в крови, и я не считал это снобизмом. — Но, главное, он такой приветливый. Не помыкает мной, не командует. Я думал, все лорды гордые.
Она обдумала мои слова.
— А мистер Берджес, — продолжал я, — всего лишь простой фермер. — Я вспомнил, как он встретил меня, пока не понял, откуда я. — И он немного грубоват.
— Правда? — спросила она, но так, будто не видела в этом ничего плохого. — Видишь ли, я не очень хорошо его знаю. Иногда мы пишем друг другу... по делу. Ведь ты сам сказал, что носить письма тебе приятно.
— Очень даже, — восторженно подтвердил я.
— Потому что Т... мистер Берджес тебе нравится?
Я знал: она хочет, чтобы я сказал «да», так почему не обрадовать ее? К тому же меня распирало от желания ей кое в чем признаться, и я видел, что сейчас самая подходящая минута.
— Да. Но есть и другая причина.
— Какая же?
Никогда не думал, что эти слова дадутся мне с таким трудом; наконец я выдавил из себя:
— Потому что мне нравитесь вы.
Она одарила меня чарующей улыбкой и сказала:
— Очень приятно это слышать.
Она остановилась. Мы дошли до развилки. Одна тропка, неухоженная, вела на задворки дома; другая, много шире — по ней я почти не ходил — к главному входу.
— Тебе в какую сторону? — спросила она.
— Вообще-то я собирался отвести вас — на площадку для крокета.
На лицо
— Пожалуй, я все-таки не пойду. — В ее голосе послышалось раздражение. — Что-то я устала. Скажи им, что у меня болит голова. Нет, лучше скажи, что не нашел меня.
Почва заколебалась у меня под ногами.
— Но как же! — воскликнул я. — Ведь Хью огорчится!
Дело было не только в этом: огорчусь я, у меня хотят отнять добычу, лишить триумфа — мне велено ее доставить живой или мертвой!
— Что же, наверное, придется идти, — согласилась она. — Погоняла безжалостный, вот ты кто! Только я пойду одна, если ты не против.
Я был против, еще как против!
— Ну хоть скажите им, что это я вас послал, ладно? — взмолился я.
Она оглянулась и хитро посмотрела на меня.
— Может, и скажу.
ГЛАВА 9
Со вторника по субботу — день крикетного матча — я трижды выполнял роль связного между Мариан и Тедом Берджесом: три записки от нее, одну от него и еще два устных сообщения от него.
— Скажите ей, что годится, — передал он в первый раз; а в другой: — Скажите, что ничего не выйдет.
Найти его не составляло труда: он всегда работал в полях, где поспел урожай, на том берегу реки; его было видно с мостков возле шлюза. В первый раз Тед ехал на жатке, новомодной машине, которая срезала пшеницу, но не вязала ее в снопы; кажется, она называлась «Скачущий маятник». Я пошел рядом, и когда между нами и тремя-четырьмя работниками, вязавшими снопы, оказалась неубранная пшеница, он остановил лошадь, и я передал ему письмо.
На следующий день неубранный участок заметно уменьшился: Тед с ружьем в руках стоял у края нескошенной пшеницы и ждал: сейчас из нее выскочат кролики или другие зверьки, обычно они цепляются за свои жилища до последней секунды. Я так увлекся этим зрелищем, что даже забыл о письме, а Тед стоял, сощурив глаза, тоже захваченный азартом.
Ведь этот последний оплот наверняка набит дичью! Однако я ошибся: упали последние стебли, но никакая живность не появилась.
Один из работников отогнал жатку к воротам, которые вели на другое поле. Остальные, повернувшись к нам спиной, потянулись к изгороди за своими куртками и плетеными корзинами. Мы с Тедом Берджесом остались одни.
Обработанное поле выглядело совершенно плоским, возвышалась над ним лишь фигура фермера. Он был одного оттенка с пшеницей — рыже-золотистые тона, — и я на миг представил, что это стоит сноп, сейчас вернется жатка и скосит его.
Я передал ему конверт, и он тотчас его надорвал; тут я понял, что перед моим приходом он какую-то зверушку убил — к моему ужасу, на конверте, а потом и на письме появились вязкие пятна крови.
— Ой, не надо! — воскликнул я, но он даже не повернул головы, весь ушел в чтение.