Посредник
Шрифт:
Мы с Маркусом уже собирались смыться, как меня окликнула Мариан. Вдруг он увяжется следом?
— Минутку терпения, старый идиот, — бросил я. — Леди Мариан хочет мне что-то сообщить. Вернусь в мгновение ока!
Пока он стоял и раздумывал, я убежал и нашел ее за письменным столом, не помню, в какой комнате, потому что письменными столами был заставлен весь дом, но помню другое — я вошел и прикрыл за собой дверь.
— Мариан, — начал я и уже готов был сказать, что с появлением Маркуса наша отлаженная система может рухнуть, но в эту секунду раздался щелчок — кто-то поворачивал дверную ручку. Мариан молнией метнулась ко мне,
— О-о, любовная сцена, — пошутил он. — Я услышал твой голос, — сказал он Мариан, — и решил, что ты зовешь меня, а счастливчик, оказывается, вон кто. Позволь, я на минутку украду тебя у него?
На губах ее порхнула улыбка, она поднялась и подошла к нему, бросив на меня мимолетный взгляд.
Они вышли из комнаты, и я сунул руку в карман — убедиться, что письмо надежно спрятано. Карманы были неглубокие, и письма имели обыкновение высовываться наружу, поэтому по дороге я десять раз проверял, все ли в порядке. Сегодня, однако, ощущение было не совсем такое, как всегда, и через секунду я понял, в чем дело. Конверт не был запечатан.
Я нашел Маркуса и сказал ему, куда собираюсь.
— Что? Снова эта дурацкая скирда? — вяло спросил он. — Да еще в такой день! Знаешь, друг мой, что от тебя останется? Лужица жира, сверху блестящая, а снизу густая и вонючая.
Мы немножко попрепирались в том же духе, потом я спросил Маркуса, чем займется он.
— Да уж найду, как убить время, — заверил он меня. — Посижу у оконца и погляжу, как они милуются.
Мы оба расхохотались, потому что эта сторона взаимоотношений между взрослыми казалась нам на редкость глупой. Но вдруг мне пришла мысль, от которой я сразу посерьезнел.
— А твоя сестра Мариан наверняка не милуется, — сказал я. — Она слишком умна для этого.
— Не надо ни в чем быть уверенным, — туманно заметил он. — Если уж на то пошло, ваше тупое величество, мадам Сплетня уверяет, что Мариан милуется с тобой.
Тут я дал ему тумака, мы схватили друг друга за грудки и начали возиться, пока он не запросил пощады:
— Мир! Забыл, что имеешь дело с инвалидом?
Довольный победой, я оставил его и побежал к домику для дичи. Было три часа. Термометр показывал девяносто. Возможно, ртуть заберется еще выше. Ах, как мне этого хотелось! Да и сама природа, казалось, молчаливо внимала моей просьбе. Издалека доносились звуки игры в крокет — молоток смачно ударял по шару, шары с треском сталкивались, играющие победно и протестующе восклицали. В остальном ничто не нарушало тишины.
Где-то посреди рощицы я машинально сунул руку в карман и наткнулся на острый клапан незапечатанного конверта. Без далеко идущих намерений я вытащил конверт и глянул на него. Адреса (или направления, как по непонятной мне прихоти выражалась миссис Модсли) не было, впрочем, его не было никогда. Но под клапаном просматривался кусочек текста, в данную минуту повернутого ко мне вверх ногами.
В школьном своде правил одиннадцатая заповедь [19] занимала весьма почетное место. Но чувство справедливости в нас было развито сильно, и если мы попадались, на снисхождение не рассчитывали. Почти на каждый проступок имелось свое наказание, мы хоть и ворчали, но не обижались, я во всяком случае. Наказание было неизбежно в точном соответствии с законом о причине и следствии. Сунул руку в огонь — обожжешься, застукали со шпаргалкой — будешь наказан: все абсолютно ясно.
19
В действительности заповедей 10; под 11-й имеется в виду «Не попадайся».
Насчет того, что хорошо, а что плохо во вселенском смысле, у нас были смутные понятия, но мы знали: наказанию подвергают тех, кто нарушает какие-то правила, если никаких установленных правил ученик не нарушил, а его наказывали за «плохой» поступок, тут мы преисполнялись негодованием и считали товарища жертвой несправедливости.
Что касается чтения чужих писем, здесь все было просто. Если ты где-то оставил свое письмо, и его прочли, пеняй на себя, сам растяпа и злиться не на кого. А вот если кто-то выудил письмо у тебя из тумбочки или шкафчика, виноват он, и гнев твой праведный. Даже не шпыняй меня Дженкинс и Строуд, я имел полное право наслать на них проклятья.
В школе я часто передавал записки — на уроках и после. Запечатана записка — мне и в голову не придет читать ее, а вот если открыта — можно прочитать, посылающий на это часто и рассчитывал, чтобы посмешить народ. Итак, не запечатана — можешь читать, запечатана — умерь любопытство: проще пареной репы. И с открытками то же самое: они без конверта, ну и читай их на здоровье, а письмо — нельзя.
Письмо Мариан было не запечатано, значит, я мог его прочесть. Чего же медлить?
Но я медлил — неужели она хотела, чтобы я прочитал письмо? Сомнительно. Ведь другие были запечатаны. А это она сунула мне в спешке; может, и хотела запечатать его, как обычно.
Но не запечатала.
По нашим законам прежде всего принимались во внимание факты, а намерения — это дело десятое. Либо ты сделал что-то, либо нет, а какие у тебя мотивы — кого это волнует? Случайно так вышло или намеренно — кара одна. Мариан не запечатала письмо случайно? Что же, все равно должна платить по счету. Очень даже логично. Но, к собственному удивлению, втискивать Мариан в рамки наших правил мне было как-то неловко. Я желал ей добра, хотел быть полезным, тянулся к ней всей душой. И не мог не принимать во внимание ее намерений.
Какое-то время я бился в дотоле неведомых мне сетях нравственной казуистики. Раньше все было ясно как Божий день, а теперь? Почему передо мной все время возникает Мариан и мысли наталкиваются друг на друга?
А откуда я знаю, вдруг она хотела, чтобы я прочитал письмо? Вдруг оставила его открытым нарочно, тогда я узнаю что-то, и это будет выгодно нам обоим? Может, там доказательство ее отношения ко мне? Или даже какие-то слова обо мне — добрые, приятные, от которых я засияю... возрадуюсь...
По-моему, именно эта надежда сыграла решающую роль, хотя я перемолол ворох других доводов, чтобы оправдать свой поступок — я делаю это для ее же блага. Один довод состоял в том, что это письмо — последнее; я и сам почти решил, что больше писем носить не буду. Другой довод противоречил первому: узнаю содержание письма, и мне будет легче принять решение; если речь идет о чем-то важном, о жизни и смерти (я на это все-таки надеялся), на карте безопасность Мариан, на нее могут обрушиться кошмарные неприятности...