Постапокалипсис
Шрифт:
— Через час постройте всех на плацу, — бросил генерал непонятно кому. — А вы, полковник, проводите нас в мой новый кабинет.
Швед исказился в улыбке, что неприятно подчёркивало его шрам. Он с нескрываемой радостью от того, что генерал попросил именно его, ринулся показывать дорогу новому командиру, выдавая в себе черты незаурядного подхалима. Оставшиеся офицеры только пожимали плечами, а через минуту мирно разошлись каждый по своим делам. Через час Эйсмонт должен выступить с речью, поэтому плац следовало надлежаще подготовить, ведь его территория не могла
– -
Дверь со скрипом отворилась и в комнату вошла двенадцатилетняя Соня, одетая в джинсовый комбинезон. Она неторопливо подошла к угловому дивану, на котором, скрутившись в комок, тихо спал Кирилл, вспотевший от дурного сна. Она аккуратно пихнула его в плечё, но он не реагировал. Затем попробовала ещё раз, уже более сильно. Кирилл закряхтел, однако недовольно открыл веки. Девочка немного побаивалась незнакомца, но всё же решила заговорить:
— Папа сказал, что скоро мы отправляемся в дорогу. Тебе пора вставать.
Слушать её не хотелось, так как сон брал своё, и он снова закрыл глаза. Соня растерянно похлопала его ещё раз, боясь, что парень болен.
— Уйди, вредная девочка, — тяжело пробормотал Кирилл, не открывая глаз. — Пусть едут без меня, а я спать хочу.
Тут Соня ещё больше замешкалась, не понимая настроения Кирилла. Уйти сейчас или завершить дело до конца?
— Моя мама с нами не поедет, — с грустью произнесла она, с надеждой глядя на незнакомца, который даже бровью не повёл. — Папа не хочет, чтобы она ещё больше страдала, но я с ним не согласна. Нельзя оставлять её одну. — Девочка заплакала. — Неужели тебе всё равно?
Кирилл встряхнул голову, прогоняя остатки сна. Затем в упор поглядел на неё, пытаясь подобрать нужные слова, но в такой момент ничего умного в голову не лезло.
— Твоя мама находится при смерти. Она даже говорить не может, не то чтобы двигаться. А состояние её только ухудшается, что говорит о неминуемой кончине. Так что разумнее было бы оставить её здесь.
— Замолчи! — во весь голос закричала девочка, плача ещё сильнее. — Она сильная. Она не умрёт. Не надо желать ей смерти!
Кирилл в момент подскочил.
— Да успокойся ты. Я не это имел в виду.
Но звучало совсем не убедительно. Он посадил её на диван и подал стакан воды.
— Вот, попей. — Однако девочка отвернулась. — Знаешь, я ведь тоже совсем недавно потерял родителей. Их стёрло в порошок прямо у меня за спиной, когда взрывная волна от ядерной бомбы двигалась нам вдогонку. Мы с братом успели удрать, а вот папа и мама не смогли. Я, честно говоря, ещё толком не успел прийти в себя, ведь было это сегодняшним утром, но что произошло- то произошло. И этот факт мы обязаны принять, как больно бы нам ни было. Ты думаешь, твоей матери приятно чувствовать себя растением, ощущая приближение смерти? Сомневаюсь. Она мучается.
— Но убивать её нельзя. Она ведь моя родная мама, которая заботилась обо мне, когда я болела, когда мне было плохо. Мы не должны её бросать здесь. Я не брошу.
—
Соня молча кивнула.
— Поэтому, сегодня перед тобой стоит очень важная задача: позволить твоей маме безболезненно покинуть этот рухнувший мир, либо взять её с собой в долгую трудную дорогу, где она будет сильно мучиться, моля бога взять её к себе, а потом медленно болезненно умрёт, и ты за этим будешь наблюдать. Итог один, но какой из вариантов лучше решать тебе.
Наступила мучительная тишина. Оба подростка молчали, не решаясь произнести ни слова, но голос Антона прервал их размышления:
— Соня, дочка, пора паковать вещи.
Он стоял в дверях с медицинским чемоданчиком в руке, а Соня с мольбой взирала на него, молча прося не делать задуманного. Затем встала и вышла из комнаты, оставив отца и Кирилла в некотором смятении.
— Я всё слышал, дружище, — грустно сказал Антон. — Спасибо тебе.
— Что, будешь колоть смертельную дозу морфия?
— Поверь, она давно этого хотела.
— А похороны?
— Дочка их не вынесет. Просто оставим её здесь в больнице.
— Ладно, пойду к брату.
Антон остался один в этой жуткой комнате, держа в руке зловещий чемоданчик со смертельным наркотиком. Он разложил его на маленьком столике и вынул большой шприц, в который медленно заправил содержимое прозрачной ампулы. Затем повесил на плечё дробовик и направился в соседнюю палату, где тихо лежала его парализованная жена, не имеющая возможности шевелить телом и даже разговаривать. К счастью она спала. Он аккуратно откинул одеяло и вытянул её блеклую руку. Затем зажал её жгутом и ввёл в вену смертоносную дозу. В этот момент она резко открыла глаза, в которых читалось безумие, или молчаливый крик. Антон в ужасе отпрыгнул назад, глядя жене прямо в глаза и видя в них истеричный страх перед собственным мужем. Её всю начало трясти, а через минуту её тело обмякло. Мужчина со стоном упал на колени.
Неужели это сделал он, примерный семьянин, любящий муж и отец? Как же резко опустилось сознание людей в отношении жизни и смерти, когда произошла великая трагедия, разрушившая целый уклад жизни на планете, унёсшая с собой миллиарды невинных жизней и разрушив все существующие государства и народы. Убить любимого человека дорогого стоит, но ещё дороже жизнь его дочери, которую нужно непременно спасти от невидимой опасности. Но что теперь их жизнь? Может, к чёрту её?
Его руки тряслись, когда он снял с плеча дробовик и передёрнул затвор предохранителя. Ствол был довольно длинный, что мешало нацелить его на себя. После нескольких неудачных попыток он отбросил оружие в сторону и поднялся с пола. Что я делаю? — спросил он себя, но ответа так и не нашёл.