Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли
Шрифт:
История западной философии как процесс забвения «вопроса о бытии» (Seinsfrage) — Мартин Хайдеггер
Мартин Хайдеггер, величайший мировой философ, поставил перед собой задачу разработки фундаментальной онтологии. Некоторые аспекты его философии точно соответствуют той модели парадигмально-го анализа, которую мы здесь обсуждаем.
По мысли Хайдеггера, «вопрос о бытии» доминировал в досократической мысли. Бытие мыслилось в его отношении к сущему, как то, что делает сущее сущим, но не совпадает с ним. Такое внимание к бытию, по Хайдегге-ру, является нормативным для философии как таковой и может быть взято за образец адекватного мышления, в противовес «детскому лепету» европейской философской мысли в эпоху модерна.
Среди досократиков лишь у Парменида бытие называется этим именем — «ейнай» — и в таком качестве осмысляется.
Первым сбоем в такой идиллии («Концом в рамках Первого Начала») Хайдеггер считает Платона. По Хайдеггеру, Платон подменяет бытие, живо плескавшееся в парадоксальных и утонченных формулах философов-досо-кратиков, фиксированным сущим — идеей. Учение об идеях, развитое в «Государстве» Платона, сводит отношение сущего и бытия к отношению сущего и небесной идеи, одной из (умозрительных) разновидностей сущего. Тем самым происходит рационализация онтологии, тонкая подмена живого опыта бытия интеллектуальным созерцанием. Платон мыслит еще совершенно по-гречески, живо и онтологично, но вчерне он уже набрасывает путь дальнейшей дезонтологизации плоть до полного забвения о Seinsfrage, которое и есть содержание истории философии Запада.
Следующим этапом дезонтологизации — еще более решительным, чем учение Платона об идеях и Аристотеля о категориях — является христианская схоластика. В ней Хайдеггер видит прямую подмену онтологии, т.е. исследования отношения вещи к бытию креационистской догматикой, где бытие вещи полностью исчерпывается фактом ее сотворенности как ens creatum.
Философия Нового времени во главе с Декартом (здесь проходит граница наших парадигм) делает еще один решительный шаг в дезонтологизации, окончательно отождествляя онтологию с рассудочным мышлением. Декартовское «cogito ergo sum» и его учение об объекте для Хайдеггера являются знаками свершившегося перехода от досократиков через Платона и схоластиков к замене бытия человеческим мышлением, и полным забвением о самой возможности помыслить бытие как таковое, в отрыве от бытия субъекта или предлежащего ему объекта. При этом исчезновение трансцендентной инстанции Бога, запечатленное в трагической формуле Ницше «Бог умер», лишь проясняет картину забвения о бытии, так как показывает европейский нигилизмбез прикрас и экивоков.
От Декарта через Канта к Ницше идет постепенное выяснение сущности и масштаба этого нигилизма. Так, «удаление бытия» своим фактом постепенно организует «пришествие ничто». Дезонтологизация как умаление бытия есть «нигилизация», т.е. увеличение объема и сферы распространения «ничто» в европейской мысли и культуре.
Не сразу западная мысль приняла радикальную весть Ницше. Позитивисты, чувствуя, что почва уходит у них из-под ног, пытались схватиться за «атомарные факты», которые должны были бы сохраняться независимыми от интерпретации и представлять собой устойчивые основы реальности как таковой. Но эта попытка спастись от ницшеанского диагноза, поставленного модерну, закончилась провалом, и никаких атомарных фактов найти не удалось, а те, кто предприняли такие поиски — в частности, Л. Витгенштейн, в конце концов, вернулись к кантианскому скепсису относительно онтологических аргументов и субъекта и объекта и занялись изучением языка.
Реальность как таковая, лишённая интерпретации, гносеологических интеллектуальных наводок, обнаружила и для тех, кто начинал с полной веры в нее, своё нигилистическое содержание. Структуры сознания и методологии интерпретации — только это и осталось для изучения. Для нас это не удивительно: ведь мы уже знаем, что концепт реальности — это результат посткреационистской операции вычитания из мира его трансцендентной причины. Но вычитание трансцендентной причины, которая, вроде бы, и не была особо нужна, и неособо взаимодействовала с человечеством (Deus Otiosis), оставило человека наедине с ничто. Реальность оказалась синонимом ничто.
Констатировав забвение о Seinsfrage, искусственность современной картины мира и полное торжество нигилизма, Хайдеггер задался
Так, уже в своей ранней и главной философской работе «Бытие и время» («Sein und Zeit», 1927) Хайдеггер вводит понятие «Dasein» (дословно «вот-бытие», от немецкого «da» — «здесь», «вот» и «Sein» — бытие). Dasein — это факт мыслящего присутствия, но не в смысле субъекта Декарта или кантианского «чистого разума», а как первичное нахождение «чего-то» между(объектом и субъектом, внутренним и внешним). Описанию Dasein Хайдеггер посвятил как свой основной труд, так и много других текстов. По мысли Хайдеггера, в Dasein мы имеем дело не просто с сущим (Seiende), но с совершенно особым сущим, которое относится к бытию не так, как все остальные сущие: это сущее расположено ближе всего к бытию, является «соседом бытия». А поскольку бытие никогда не тождественно сущему, хотя сущее естьтолько потому, что оно причастно к бытию, то оно может выражать это нетождество через особое отношение к сущему. В этом и состоит парадокс места человека в мире — среди остального сущего ум слишком концентрированно сближает человека с бытием, что ставит его в позицию разрушителя бытия. Следовательно, дезонтологизация и процесс забвения о Seinsfrage есть не случайность и не недосмотр, а судьба Dasein'a как такового. Dasein не может иначе быть в контексте сущего. Через него выступает ничто-жащая сторона бытия: ведь в той мере, в какой ничто не совпадает с сущим, оно это сущее у-ничто-жа-ет. И делает это через Dasein человека.
Обосновав, таким образом, процесс дезонтологизации из сути отношения человека к бытию, Хайдеггер, говорит о «Втором Начале»,которое должно наступить в точке полуночи мировой истории, когда забвение о бытии будет полным. Хайдеггер считает, что точка полуночи близится и вот-вот наступит, хотя « может быть, ещё нет, всегда это «ещё нет». В этой точке Dasein должен осуществить уникальное действие — он должен помыслить бытие не через сущее (как досократики в «Первом Начале» европейской философии), а через само бытие. Опыт ничто современного мира, европейский нигилизм должен быть интериоризирован и переосмыслен, и через это преодолен. Кульминацию этого процесса, в чем-то обратного дезонтологизации, Хайдеггер называл «событием» — «Ereignis». Этот термин он толковал не этимологически, но ассоциативно: ведь по-немецки Er-Eignis созвучно «eigene» — т.е. «собственное», «подлинное». И «событие» в таком случае — это обнаружение бытия как собственно и подлинно бытия, самого бытия, без жесткой привязки к сущему.
Тема «Второго Начала» перекликается с темой «Радикального Субъекта», которую мы будем обсуждать в отдельной лекции. Для нас важнее сейчас показать, как мысль Хайдеггера не столько трактует, сколько описывает этапы дезонтологизации. И хотя сам Хайдеггер всегда оставался строго в рамках классической западно-европейской философии, считая ее судьбу своей личной судьбой, картина забвения о бытии и пришествия ничто, обрисованная им, во многом совпадает с тем, как видят этот процесс традиционалисты.
Ленинизм: реальность или сакральность?
Хайдеггер и вслед за ним экзистенциалисты — Сартр, Камю и другие — описывают реальность нигилизма трагически. Но существуют оптимистические трактовки этого же процесса — в частности, марксизм-ленинизм. У Ленина, например, есть такая заметка на полях Гегеля. Гегель, как известно, разделяет сущность (как бытие) и видимость, Sein und Schein. Так вот, Ленин пишет, обращаясь к Гегелю: «Вы вкладываете в Schein всё богатство мира и тут же, голубчик, отрицаете объективность Schein'а». Тут для Ленина с его оптимистическим и крайне наивным механицистским представлением о реальности («материя, — бодро плел Ильич, — есть «реальность, данная нам в ощущениях») была неувязка. В этом крайне наивном непонимании простейших философских конструкций проявляется ирония нигилизма, не осознающего своей нигилистической сущности и без лишних трудов наделяющего «надежным» онтологическим аргументом нечто, показавшееся ему «богатством мира». Как практик и революционный менеджер Ленин вызывает уважение (предельно волевой, до паранойи, был деятель), но, с точки зрения философии, это, конечно, была анекдотичная личность.