Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли
Шрифт:
Последствия самой возможности выбора сказываются уже на первом этапе, первом шаге творения — в восстании ангелов. Потому что уже первое творение Господне, ангел Денница, ангел утренней звезды, говорит: «Я сам буду Богом». Он решает сложнейшую проблему свободы, которой не было в манифестационизме, где нет ни зла, ни выбора, поскольку Божество действует изнутри мира, изнутри существ и не предоставляет им возможности столь радикального решения. В креационизме же Божество осталось за пределом, стало невидимым, сокрылось, спряталось и предоставило тварному бытию свободу выбора, которой не было у бытия в манифестационистских традициях. Эта свобода лежит в основе структурирования всего тварного мира, который пропитан симметрией морального выбора. Падение сатаны произвело сегрегацию ангелов и создало два полярных космических места — небо и ад как местопребывание «правых» и «левых». Местонахождение Древа Познания (добра и зла), а также
Бытие мира оказалось напрямую завязано на мораль и, соответственно, волю. Человек отныне был свободен в выборе добра и зла, но добро — как выбор покорности Богу — не могло радикально изменить природу (и, соответственно, бытие) человека. Это бытие даже у праведников, святых и пророков не имело никаких шансов слиться с бытием Бога. Твари были обречены на то, чтобы быть иными по отношению к Богу, но какими иными — покорными или бунтующими — было вопросом их личного решения, их свободы. Так креационизм привел к появлению «второго бытия», сущность которого состояло в том, чтобы быть иным(нежели Бог), и соответственно быть свободным— свободным именно потому и в силу того, что быть иным.
Дыхание сатаны
Отношения между тварью или существами и Богом начинают приобретать необратимыйхарактер. Сатана один раз сделал выбор, ошибсяи... проходят века, но уже нет обратного пути, потому что всё:он сделал выбор. Были, правда, некоторые христианские мыслители, считавшие, что всё можно вернуть в конечной реинтеграции. В частности, Ориген, признанный одним из основателей Церкви, хотя его учение об апокатастасисе, финальном «спасении сатаны», было отвергнуто Вселенскими Соборами, как раз мыслил в этом направлении. Он полагал, что ошибка первого из сотворенных существ не так страшна, тем более, что к ней его подвигла идея свободы,которую дал тварям сам Бог. Это дар очень двусмысленный — потому что в свободе всегда заложена возможность повторения того, что произошло с сатаной. Это возможность падения, фундаментально неверноговыбора.
Я думаю, мы не можем мыслить свободу, не учитывая той фундаментальной онтологической нагрузки, которая настолько велика, что привела к падению первого из Божиих творений, первого из ангелов. Там, где есть свобода, нас касается дыхание сатаны.
Эзотеризм и мистика
Теперь становится понятно, почему монотеизм противоположен адвайтизму.Когда мы говорим о единобожии, мы противопоставляем его не многобожию, политеизму, но именно идее недвойственности мира и Бога. Смысл монотеизма в том, что Творец не просто един (то, что Бог един утверждают абсолютно все традиции), а в том, что Он единственен,то есть он абсолютно трансцендентен, и его бытие радикально отличноот бытия мира.
Когда мы говорим о креационизме, то описываем богословскую догматическую структуру авраамических религий. В истории, безусловно, все авраамические религии — иудаизм, христианство и ислам — далеко не всегда были строго верны этой жесткой догматике. Это проявлялось на двух уровнях — на уровне простонародного восприятия религии, которую обычные люди сплошь и рядом трактовали на основе более древних и устойчивых манифестационистских моделей (игнорируя тем самым травматизм креационизма и подменяя его более привычным манифестационистским восприятием сакральности, только в форме новых культов, обрядов и символов) и на уровне сознательного перетол-ковывания богословской догматики в манифестацио-нистском ключе. Это второе направление обычно называется религиозной «мистикой» и более строго (по Р. Ге-нону) «эзотеризмом».
В исламе эзотерическое «внутреннее измерение» называется «суфизмом», «ат-тасаввуф». В иудаизме это — каббала.В православии — это исихазм. А западное христианство знает различные мистические течения и формы, некоторые из них остаются в пределах Церкви, другие балансируют на грани с ересью, третьи выходят за эту грань.
Эта параллельная, обычно закрытая, внутренняя часть монотеистических религий отличается от догматической онтологии тем, что она продолжает эстафету манифестационистской метафизики домонотеистических
Благодатная онтология христианства
Как это ни парадоксально, весь смысл христианства, весь пафос христианской теологии, особенно в ее первозданном виде, когда она только пронзительно формулировалась в посланиях святого апостола Павла, а затем первых отцов Церкви, состоит в том, чтобы преодолеть бездну между трансцендентным Богом-творцом и бытием твари(и это при том, что христианство — вполне монотеистическая, авраамическая и креационистская традиция). Собственно говоря, идея Бо-говоплощения, воплощения Бога среди людей, и является вот этим фундаментальным метафизическим жестом благодатного и милосердного спасения Богом ничтожной твари от ее собственного ничтожества.
Здесь, конечно, возникает множество парадоксов, которые в рамках классического догматизма Церкви не решаются, но в мистическом опыте они становятся в центре внимания. Например, в православной традиции исихазма святого Григория Паламы и афонских старцев решалась именно эта проблематика.
Святой Григорий Палама для пояснения светового мистического опыта контакта с чистым бытием разработал концепцию энергий Святой Троицы,которые изливаются из чистого бытия и, несмотря на то, что они не входят в прямое соприкосновение с вещами мира, тем не менее, просветляют собой мир — изнутри.И определенные практики преображения, сосредоточения, молчания, священного безмолвия открывают это внутреннее измерение для монахов, для идущих по этому пути. И тогда, на пике своего мистического опыта, который состоит в преодолении правовых отношений в рамках Завета и переходе к практике обожения, "...греч..." ,заложенной в христианстве как уникальная возможность, открытая воплощением Христа, святой Григорий Палама говорит потрясающую вещь в одной из своих схолий. Он говорит: «Да, конечно, Бог непознаваем, но Он и не непознаваем». «Не непознаваем» не значит,что Он познаваем. Палама не говорит об этом, это было бы кощунственно. Он говорит, что Бог не познаваем, но и не непознаваем, потому что если бы мы сказали о Нем, что Он только не познаваем, мы, пусть негативно, но определили бы Его, а Он заведомо превышает любое определение, любой предел. Такие сверхтонкие метафизические и онтологические интуиции призваны релятивизировать барьеры, которые креационизм возводит между чистым и неразбавленным бытием Бога-творца и бытием творения.
Каббала
В каббалистической теории внутри иудаизма существует учение о четырех мирах. «Аци-лут» — «мир эманации», «Брия» — «мир творения», «Иеци-ра» — «оформления», «Асия» — «оживления». Каббала — это эзотеризм, поэтому здесь логически появляется мани-фестационистскиймомент, который, кстати, резко противостоит конвенциональной догматике и жесткому креационизму иудаизма. Каббала, хотя сегодня мы и рассматриваем ее как естественное мистическое продолжение еврейской традиции, по своим метафизическим посылам существенно отличается — если не радикально противоположна — основным догматам классического иудаизма.
В каббале существует представление, согласно которому высший мир Ацелут, где появляются первые архетипы реальности, это мир манифестации и мир «ближних». Это мир, выстроенный по модели манифестации, а фундаментальный разрыв между миром манифестации и миром творения, миром креации, творения из ничто происходит междуэтим первым миром и вторым миром. Всё, что ниже — второй, третий и четвертый миры — принадлежит сфере творения, а вот первый мир — сфере манифестации, то есть чистому Божеству.