Постижение любви. Судьба советского офицера
Шрифт:
Но всё вышло не совсем так, как планировали тёмные силы – зло, выпестованное ими, вышло из-под контроля. Пришлось помогать ненавистному им Советскому Союзу, ненависть к которому разлилась зловонными помоями уже в первые послевоенные годы. Тогда Николай Алексеевич не знал многих фактов, которые были обнародованы позднее, но он, как командир дивизии, понимал, что международная обстановка не даёт ни малейшего повода к расслаблению. Это уже значительно позднее он прочитал многие обнародованные изуверские директивы тёмных сил зла, познакомился и с планами Даллеса, шкодливо гадившего нашей стране ещё в годы войны и ставшего идеологом коварной борьбы с Россией вскоре после победы. Он не раз потом перечитывал эту директивы, наполняясь гневом на тех нелюдей, которые не хотели дать жить спокойно и счастливо ни одной стране мира, а в первую очередь, России. Даллес писал:
«Окончится война, кое-как всё утрясётся, устроится. И мы бросим всё, что имеем, – всё золото, всю материальную мощь
Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства мы, например, постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследованием, тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс.
Литература, театры, кино – всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и подымать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, – словом, всякой безнравственности…»
Николай Алексеевич вспомнил вышедший в годы перестройки фильм «Анкор! Ещё Анкор!». Он, видевший воочию обстановку в частях и соединения Советской Армии после войны, поразился столь циничной клевете, которую представили на экране создатели фильма. Фильм был сделан в духе директивы Даллеса и других омерзительных планов врага в отношении России. Такой фильм был невозможен при Сталине, да и в годы инерции сталинизма никто бы не решился выступить с подобной мерзостью.
Впрочем, Николай Алексеевич в тот день ещё не мог знать, что всё это только цветочки. Свобода от совести и наплевательство на реализм, названное плюрализмом, позволят пятой колонне, поднявшей голову в России создавать и не такие опусы.
Он думал о судьбе сына и судьбе его поколения, он вспоминал как привёз Дмитрия в Калининское суворовское военное училище, как потом приезжал туда к нему в гости, вспоминал его товарищей, многих из которых хорошо знал, вспоминал годы учёбы сына в Московском высшем общевойсковом командном училище, когда начальником училища был замечательный генерал, причём его тёзка, Николай Алексеевич Неелов. Обстановка в суворовском училище – особенная. Несмотря на строгость правил – ведь это не обычная школа – в каждом командире, каждом офицере-воспитателе чувствовались доброта, отеческая забота. И в Московском общевойсковом, несмотря на то, что дисциплина там на несколько порядков строже, каждый курсант окружён заботой, чаще незримой, ведь на первом месте всегда должны стоять строгость и требовательность. Что цементировало армию, которая являлась как бы государством в государстве? Защищённость каждого военнослужащего. И вот с приходом на должность Министра обороны, некоего Язова всё неотвратимо разрушается. Этот перестройщик не ленился, проезжая по Москве, выпрыгивать из автомобиля и чуть ли не с кулаками бросаться на офицера, если замечал нарушения формы одежды. Нет слов. И самого Николая Алексеевича крайне возмущало, когда офицер нёс фуражку подмышкой, или был одет в мятый мундир. Но кто виноват? Не сами ли господа перестройщики в погонах с большими звёздами вполне серьёзно рекомендовавшие офицерам ходить на службу в гражданской одежде и там переодеваться, поскольку участились нападения бандитских шаек, финансируемых демократами, на людей в погонах, особенно старших, заслуженных. Так избили нескольких преподавателей академий.
Судьба послевоенного офицерского поколения! Да, это поколение не застало испытаний войны – неудач сорок первого и страшной харьковской трагедии сорок второго, когда Тимошенко и Хрущёв, направили во вражеский котёл и бросили там на произвол судьбы уже закалённые в боях соединения, многие из которых были гвардейскими, когда в плен действительно попало большое количество солдат и офицеров – во всяком случае, большее, нежели в сорок первом году. Недаром же Сталин в Директивном письме Военному совету Юго-Западного фронта прямо указал: «Это катастрофа, которая по своим пагубным результатам равносильна катастрофе с Ренненкампфом и Самсоновым в Восточной Пруссии». Он сравнил катастрофу 1942 года, организованную Тимошенко и Хрущёвым не с сорок первым годом, а с катастрофой Первой мировой войны.
Впрочем, во многом ли легче было пусть не всему тому поколению, но значительной его части в послевоенные, особенно в послесталинские годы? Хрущёвская оттепель, знаменита гибелью Новороссийска, за которую пострадал не командовавший флотом Горшков, а блистательный адмирал Сталинской закалки Николай Герасимович Кузнецов. Хрущёвское правление знаменито расстрелами мирных жителей Новочеркасска и Грозного. Когда, в какие времена было, чтобы руководители Русской Державы приказывали армии стрелять в народ? Николай Алексеевич мог найти в истории лишь единичные
А вот в Новочеркасске в народ стреляли, причём армия стрелять отказалась, и солдатам выдали холостые патроны. А когда залп холостыми, да и то в воздух, был дан, под шумок с чердака и верхних этажей обкома ударили наёмники из пулемётов, и положили народу побольше, чем и 9 января 1905 года и во время Ленских событий.
При Хрущёве армию старались унизить всячески. Счастье, что Дмитрий Теремрин, сын Николая Алексеевича, учился и служил при Брежневе. Но тут нагрянули горячие точки. Как же без них продолжать уничтожение лучших советских офицеров? Блистательный командующий ВДВ Василий Филиппович Маргелов предлагал решить афганскую проблему в несколько часов высадкой воздушно-десантных дивизий на перевалах. Путь для тех, кто выступал против поддерживаемого СССР афганского правительства, был бы отрезан и всё окончено в кратчайшие сроки. Так, в течение 4 часов, решил чехословацкий вопрос Андрей Антонович Гречко, опираясь в первую очередь на Маргелова. Но министром был уже не Гречко, а Устинов. Они с Андроповым отстранили Маргелова, отправили в отставку. Затем Андропов организовал утечку информации, и когда советские дивизии, в том числе и дивизии ВДВ, перешли границы Афганистана, их уже ждали. Дивизии ВДВ шли в колоннах. Десантироваться им не дали. Антиправительственные силы благополучно укрылись в горах, спасённые антироссийскими силами в руководстве СССР. Началась затяжная война, переломавшая столько судеб.
«А если б не эта война, как бы сложилась судьба Дмитрия? – подумал Николай Алексеевич. – Да, служба у него складывалась успешно. Но личная жизнь? Он долго не мог забыть свой юношеский роман с подругой детства Наташей, а потому холостяковал. И вдруг такая любовь в Кате!»
О Кате Дмитрий Теремрин не сразу рассказал отцу. Да и не было времени рассказать. Горячая точка, жестокие бои и жестокое ранение. Николай Алексеевич часто бывал у сына в госпиталях. Сначала ездить приходилось далеко. Затем, когда дела пошли на поправку, Николай Алексеевич сам перевёл его в клинику Военно-медицинской академии. Покончить с последствиями ранения, которое было у Дмитрия, надёжнее именно там. Да и в клинике той работал сослуживец Николая Алексеевича по Венгрии. А ведь Дмитрий вполне мог попасть в Бурденко. Вот как повернулась судьба. Попади он в Бурденко, всё могло сложиться иначе. О Кате Дмитрий рассказал отцу лишь тогда, когда миновала главная опасность – были опасения, что он не сможет встать на ноги. Пока эти опасения сохранялись, Дмитрий не хотел ничего о себе сообщать. Он сказал отцу, что позвонит Кате сам, когда на своих ногах вернётся в Москву. Позвонит сразу, из автомата, с вокзала.
Николай Алексеевич помнил, как сын вошёл в дом. Не трудно было догадаться, что он сражён каким-то личным горем. Нет, со здоровьем всё выровнялось. Оказалось, что Катя вышла замуж.
А потом были заботы о том, чтобы остаться в армии. Нашли место более спокойное – военную кафедру медицинского института. Так боевой комбат получил должность, на которой обычно дослуживают до пенсии. Но он ушёл оттуда в военную печать, он ожил, и как будто бы всё прошло бесследно. Правда, в институте женился. Николай Алексеевич не очень одобрял женитьбу на провинциалке, но Дмитрий резонно заметил, что уж и сам давно стал провинциалом. То дальние гарнизоны, то горячая точка, то госпиталя.
Он вспомнил, что с час назад, прощаясь с сыном, назвал его бабником. Правда, без зла назвал, так, по-свойски. И тогда-то Дмитрий сказал: «Если б не разрыв с Катей, ничего бы этого не было. И никого бы у меня не было, кроме неё одной!».
И подумал он теперь, сидя в своём кабинете и глядя на то, как вдалеке, медленно оседает в кварталы домов закатное солнце: «Упрекая человека, укоряя за какой-то поступок, стоит, наверное, подумать и о том, как складывалась его судьба! Об этом мы часто забываем». И уже с доброй усмешкой вспомнил, как сын, защищая от какого-то хулителя Екатерину Великую, настойчиво, несколько раз повторил фразу из «Чистосердечной исповеди» Государыни: «Если бы я смолоду получила мужа, которого любить могла, вечно к нему не переменилась!»