Постовой
Шрифт:
– Понятно. – Офицеры встали, забрали свою папку и, громко крикнув в комнату «до свидания», покинули нас.
– Это что было? – из комнаты вышло неземное существо, что характерно, уже без казенной рубашки.
– Это по мою душу приезжали, по жалобе моей соседки, что у меня притон с развратными бабами и пьянка каждую ночь. – Я не удержался и, не вставая с табуретки, поцеловал ладный пупок, замерший напротив моего лица. – А так как взводный тебя и прошлый раз видел, я поплакался, что если ты услышала про разврат в твое отсутствие, то ты оторвешь мне все хозяйство, так как руки у тебя очень сильные.
– И оторву! – сильные руки оттянули резинку на талии, но я через силу отшатнулся назад:
– Не, Танюша, не сейчас. Мне через полчаса на работу. Давай кофе по-быстрому выпью и побегу на службу. А вечером продолжим наше приятное общение.
– Ладно, работник,
Но ночью мы с Таней не увиделись. Около полуночи эфир стал периодически доносить запросы «Каргата», не могущего докричаться до двести первого. Такое дело было редким, но вполне штатным. Могла выйти из строя рация или отойти какой-нибудь штекер. На территории района от большого количества железобетонных высотных строений было несколько «черных дыр», где не было радиосвязи. Когда автопатруль не появился в отделе в час ночи, чтобы отчитаться о проделанной работе и развезти личный состав по домам, все поняли, что дело серьезное. Пешие постовые были распределены по машинам, чтобы, двигаясь параллельно автопатрулям, обследовать все труднодоступные для машин участки. Вневедомственная охрана была также озадачена поисками, подключили и наряды ГАИ, а через час ориентировка пошла во все районы города и в область. В Москву ушла шифротелеграмма о произошедшем ЧП по личному составу. В квартиру Зеленцова и комнату общежития старшего машины – старшины Мишина, выехали замы начальника РОВД и поднятые по тревоге опера. Но по месту жительства пропавших милиционеров ничего подозрительного не было выявлено. Ни соседи, ни испуганная жена Зеленцова ничего существенного сказать не смогли. Просто люди ушли на службу в хорошем настроении, строя планы на предстоящие два выходных дня, а со службы уже не вернулись.
Ребят нашли утром, когда на востоке показались первые алые лучи нового теплого солнечного дня. На берегу реки, возле маслозавода, среди зарослей ивы, подступившей до самой кромки воды, еще висели хлопья влажного тумана, когда парни из «ночной милиции» заметили нечто подозрительное на берегу. Близко нас не подпустили, ждали экспертов, собаку, областное начальство.
Сквозь тонкие прутья кустарника с трудом просматривалась темная туша вездехода, погрузившегося по ступицы в воду. Несколько человек из числа начальства стояли поодаль, в тени от зарослей ивняка, в полном молчании, только изредка вспыхивали огоньки яростно выкуриваемых сигарет. На крутом берегу замерло несколько автопатрулей, возле которых растерянно топтались серые фигурки. Надежда исчезла еще с первым сообщением, когда в эфире пронеслось, что водитель и старший машины убиты, их оружие и запасные обоймы к пистолетам исчезли. По-хорошему надо было изображать бурную деятельность, ставить машины на перекрестки, тормозить первых, вставших с петухами, водителей, но сил уже не оставалось. Нервная беготня по тупикам и закоулкам района вымотала всех, оставалась только тупая, бездонная пустота. Подошел бледный как смерть и постаревший лет на десять командир, скрипучим голосом, еле шевеля потрескавшимися губами, сказал, что все могут быть свободны до пятнадцати часов дня, после чего всем, независимо от графика, быть в ленинской комнате.
До дома я доплелся около восьми часов утра. На столе, заботливо укрытая полотенцем, стояла сковорода с еще теплой, жаренной на сале, картошкой и лежала старательно нарисованная картинка, где маленький человечек схватился руками за низ живота, откуда струей хлещет темная жидкость, а у его ног лежит ножик и еще какая-то небольшая штучка. Я тупо смотрел на картинку, прежде чем понял, что это за штучка, затем разделся, поковырял картошку, оставив половину содержимого сковороды на обед и, из последних сил заведя будильник на час дня, упал на кровать и уснул без мыслей и сновидений.
Глава девятнадцатая. Мертвые сраму не имут
Июнь одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года
Интерлюдия
В светлом кабинете начальника Дорожного РОВД сидели два зубра, два опасных и могучих зверя. Формально они были равны по званию, но только формально. И если хозяин кабинета был царь и бог в своем районе, то второй зубр спустился сюда с высей горних, что было сразу видно внимательному и опытному наблюдателю. И форма его, внешне похожая на ту, в которую был облачен хозяин кабинета, была чуть лощеней, и звезды на погонах
Гость пару лет назад тоже был хозяином в городском районе и прекрасно понимал, что бы ни делал хозяин кабинета, такие происшествия всего лишь дело случая. Случая и удачливости. Личный состав везде ленив, самонадеян и склонен нарушать тысячу раз доведенные приказы и инструкции. И то, что он благополучно проскочил из районного отдела в кресло хоть и младшего, но небожителя, в какой-то степени произошло ввиду его везения. За время его руководства районной милицией никто из трехсот его подчиненных не потерял оружие или не застрелил из него какого-то случайного прохожего. Ни один из подчиненных милиционеров не застрелился сам и не потерял свое оружие. У одного опера, правда, жена из ревности спрятала выданный на «постоянку» [6] ствол, но после долгой беседы оружие все-таки вернула. В том не было его заслуги, только статистика и фортуна.
6
«Постоянка» – право на постоянное ношение и хранение сотрудником органа внутренних дел табельного оружия. В девяностые годы было весьма распространенным среди оперативных работников, в настоящее время почти не встречается.
А вот хозяину кабинета не повезло. И быть бы полковнику Дронову выброшенным на пенсию, и чтобы еще был благодарен, что на пенсию, но начальник УВД когда-то работал в этом районе вместе с полковником, хорошо его знал и уважал. И спуская гостя вниз, в адское пламя райотдела, старшие товарищи намекнули, что большой крови лить не надо, не должны лететь головы направо и налево, так, одна-две и достаточно. Тем более когда страна ворочается в кровавых корчах, а на окраинах, в мятежных провинциях, боевые стволы исчезают из-под контроля верховной власти уже не сотнями, а многими тысячами, да так, что даже в розыск утраченное оружие было выставить невозможно, потеря двух пистолетных стволов уже не казалась чем-то чрезвычайным. Да, стволы ушли, и людей жалко, но надо продолжать жить. Искать преступников и продолжать жить.
В дверь поскреблись, затем в кабинет робко заглянула голова, прикрываясь какими-то документами. Полковник Дронов кивнул, и фигура, крадучись и старательно сливаясь с дверцами встроенного шкафа, приблизилась к начальнику РОВД и, положив бумаги на поверхность стола, почтительно склонилась. Хозяин кабинета просмотрел документы, неопределенно хмыкнул и милостивым кивком отпустил фигуру.
– Что там у тебя? – лениво поинтересовался полковник Свешников. Его подняли тревожным звонком в три часа ночи, поэтому он чувствовал, что энергия и жизненные силы оставляют его, а тело постепенно впадает в дремотное оцепенение.
– Дежурный ориентировку принес на оружие. – Бумага скользнула по гладкой поверхности по направлению к гостю.
Сначала проверяющий взглянул в документ одним глазом, но по мере чтения бумаги второй глаз распахнулся, и полковник Свешников вскочил на ноги:
– Олег Владимирович, у тебя что, здесь все ох***и?!
– Что ты так заволновался, Михаил Алексеевич? – полковник Дронов, в отличие от гостя, наоборот, расслабился.
– Да вас отсюда ссаными тряпками надо гнать, причем весь руководящий состав!
– Ну, наверное, кого-то выгонят….
– Ты что, не понимаешь, у тебя наряды в нарушение всех приказов…
– Михаил Алексеевич, ты меня выслушай, потом будешь кричать. Да, водитель разгильдяй, приехал из гаража на линию и не вооружился. Да, старший машины одембелел настолько, что вторую обойму ему тяжело таскать, штаны спадают. Но в итоге у нас что? Правильно. Утеряны не два ствола, а один, ушло не тридцать два патрона, а восемь. Разница есть, правда?
– Пошли в оружейку, пока сам не увижу, я под это не подпишусь, в твоем бардаке…