Постой, паровоз!
Шрифт:
– Лежать запрещено!
Такое ощущение, будто голос доносился с того света. Но все было как раз наоборот. Голос исходил из мира живых, чтобы встряхнуть мир мертвых. Мир, в котором оказался теперь Зиновий. Говорили с ним через маленькое окошко над «кормушкой» на уровне головы среднестатистического человека. Удивительно, но Зиновий не слышал, как оно открылось.
– Только сидеть. Только на табурете. Только спиной к двери. Подъем-отбой по команде.
Голос уверенного в своем особом могуществе человека. Никакой грубости в нем, никаких угроз. Но можно не сомневаться, что в случае ослушания расправа последует незамедлительно. Зиновий не просто вне
Зиновий покорно сел на табуретку, спиной к двери. Почему спиной к двери? Почему окошко открывается бесшумно? Может, петли солидолом нарочно смазывают? Зачем? И что это за бурые пятна? И что это за отверстия в стене? И тут до него дошло…
В изоляторе он общался с людьми, он слышал различные домыслы и о смертных наказаниях. Одни утверждали, что смертников расстреливают по старинке – ставят к стенке в тюремном дворе, расстрельная команда дает залп, и на этом все. Другие говорили, что приговоренного ставят на колени в дальнем тюремном коридоре, палач приставляет пистолет к затылку и… Были и другие варианты, из чего Зиновий сделал вывод, что на самом деле никто не знает точно, как приводится в исполнение смертный приговор. Это ужасное таинство было покрыто могильным мраком. Точно так же никто не может сказать, существуют ли рай или ад. Миллиарды людей побывали на том свете, но никто из них не вернулся обратно, чтобы рассказать правду о царстве мертвых. Так и смертная казнь. Никто не выжил после общения с палачом, некому рассказать, как убивают. Выживают, конечно, сами палачи, но они никому ничего не рассказывают…
Можно было только догадываться, как приведут приговор в исполнение. Но догадаться об этом способен лишь тот, кто уже перешагнул роковую черту. Зиновий – один из таких несчастных. И он догадался…
Убьют его внезапно. Он будет сидеть на табурете лицом к стене, бесшумно откроется специальное окошко, через которое тихо просунется рука с пистолетом. Грянет выстрел, и одним смертником на свете станет меньше. Теперь он знал, что это за пятна на стене. И зачем замазываются алебастром пулевые отверстия…
Но почему он сразу попал в расстрельную камеру? Почему его поместили сюда сразу? Ведь он подаст апелляцию в Верховный суд, еще месяц-два ждать пересмотра. Это хоть и хлипкая, но все же надежда на благополучный исход – смертную казнь могут заменить двадцатью годами особого режима. Тоже не сахар, но ведь не расстреляют же. Но его уже, считай, посвятили в жуткое таинство смертной казни. Его уже определили в камеру, откуда никто не выходит живым… Неужели нет никакой надежды на отмену приговора? Неужели уже сегодня ему могут выстрелить в спину?..
Зиновий сидел на табурете, сжавшись, как мокрый воробушек на холодном ветру. Он не хотел умирать, он хотел жить. И как сокрушительно больно было осознавать, что право на жизнь он уже потерял. И не повернуть время вспять, не отсчитать назад дни до того момента, как он познакомился с Наташей! Может, и не она убивала Шипилова, но из-за нее все его беды! А ведь предупреждала Люда, что не доведет она его до добра! Так оно и оказалось – под расстрельную статью подвела его Наташа…
Пусть Люда и некрасива, пусть она будет скандальной, но уж лучше жить с ней там, на свободе, чем дожидаться рокового выстрела здесь, в камере смерти. Работал бы электриком, менял бы лампочки в гостинице, после рабочего дня и по выходным
И будет завтра ручеек журчать другим,
И зайчик солнечный согреет стены снова,
Ну а сегодня скрипнут сапоги,
И сталью лязгнут крепкие засовы…
Нет, окошечко откроется тихонько, незаметно. И выстрел прозвучит громом среди ясного неба. А в остальном все как в песне. В этой ужасной страшной песне. Знать бы тогда, что вся жизнь пойдет под откос по шпалам-нотам этого жуткого пророчества…
Окошко открылось шумно. Зиновий вздрогнул, словно получил пулю между лопаток.
– Ужин! – звонко пронесся по коридору чей-то голос.
Звонко и даже весело. Черное какое-то веселье. Не убили до ужина – счастье. Проснулся утром, считай, что заново родился. Чтобы тут же умереть…
Страшное окошко было закрыто. Оказывается, это «кормушка» открылась с шумом. Минут через пять в камеру просунулась рука, но вовсе не с пистолетом. Миска с горячей кашей, алюминиевое блюдце с хлебом, куском масла и жареной рыбы. Ничего себе!.. Зиновию бы радоваться, что можно сытно поесть. Но есть совершенно не хотелось. К тому же в столь обильном ужине он увидел страшный знак. Тюремное начальство не поскупилось на сытный ужин. И все потому, что этот ужин – последний в его жизни…
А за окном алеют снегири,
И за решеткой иней серебрится,
Ну а сегодня не увижу я зари,
Сегодня я в последний раз побрился…
После ужина Зиновий попросил у надзирателя бритву. Побриться бы перед смертью. Белье на нем чистое, сегодня получил. Осталось растительность сбрить.
Бритву ему выдали. Вместе с надзирателем. Он вошел в камеру, поставил его спиной к себе в полусогнутом положении, в котором он находился до тех пор, пока не соскоблил щетину тупой, оттого и безопасной бритвой. Мучение, а не бритье. Долго и нудно. Но все равно заняться нечем.
За все время, пока он приводил в порядок свое лицо, надзиратель и слова не вымолвил. Стоял за спиной как каменное изваяние и внимательно наблюдал за тем, чтобы он не вскрыл себе бритвой вены или даже горло. Видимо, такое внимание предписывалось ему инструкцией. Глупой инструкцией. Зиновий не считал себя атеистом, но и в бога не особо верил, а в церковь ходить не был приучен. Но все же был крещен в младенчестве, все же он являлся православным христианином. И знал, что самоубийство – страшный непростительный грех. Да и какой смысл было самому сводить счеты с жизнью, если в любой момент это может сделать за него кто-то?..
Надзиратель стоял за спиной и молчал. И в его молчании Зиновий улавливал жуткий смысл. Молчит – значит, одобряет его желание побриться. Значит, все случится уже сегодня…
После вечернего туалета Зиновий снова сел на табурет спиной к двери. И снова сжался в комок, ожидая убийственного тычка под левую лопатку. Сейчас, сейчас… Но вместо выстрела пронзительно прозвучал звонок под потолком. Команда «Отбой».
Он с головой накрылся одеялом. И затих в ожидании конца света. Вот-вот это должно было произойти…