Постструктурализм, Деконструктивизм, Постмодернизм

Ильин Илья Петрович

различения -- И. И.) существование, тогда прекратится и вся

кое становление символического, открывая тем самым дорогу

"безумию". В то же время, без отказа, различение замкнется в

непродуктивной, не способной к обновлению избыточности, в

чисто прециозную изменчивость внутри символической замкну

тости: в созерцание, бездумно плывущее по течению" (273,

с. 133).

149

ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ

Такое прочтение Дерриды имеет,

или имело, свои основа

ния в начале 70-х гг., и хотя определенная пристрастность Кри

стевой слишком ощутима, в одном она несомненно права: Дер

рида того периода в своей теории действительно все разрушал, в

то же время оставляя все на своих местах. Иными словами,

Кристева 70-х гг. упрекала Дерриду в том, что его концепции

исключали возможность политической ангажированности, не

оставляли никакого "теоретического пространства" для созна

тельного действия субъекта, фактически лишали его свободы

выбора.

Нельзя сказать, что и в концепции самой Кристевой эта

"свобода" получила достаточно аргументированное объяснение:

она лишь только декларировалась как возможность критической

саморефлексии (тезис, воспринятый не столько из идейного

наследия "критической философии" Франкфуртской школы,

сколько подкрепляемый ссылками на высказывания Фрейда),

но никак не вытекала из логики ее рассуждений и не обладала

самоочевидной доказуемостью. В принципе в рамках постструк

туралистской парадигмы это и трудно было бы сделать, тем

более, что у Кристевой можно встретить и утверждения прямо

противоположного плана. В то же время необходимо отметить:

настойчивые попытки Кристевой выявить и обосновать теорети

ческие предпосылки возможности существования "субъекта

свободной воли" заметно выделяли ее позицию на фоне общей

постструктуралистской тенденции 70-х гг.

Поэтому оценивая в целом проблему ее взаимоотношений с

Дерридой, можно сказать, что несмотря на все с ним разногла

сия, Кристева испытывала весьма заметное его влияние: вся ее

аргументация и понятийный аппарат свидетельствуют о внима

тельном штудировании работ французского ученого. Другое

дело, что она не могла принять тот политический индифферен

тизм, который с неизбежной логичностью вытекал из его обще

философской позиции рубежа 60-х -- 70-х гг. Верная бунтар

скому духу "Тель Кель" того времени, она стала перекраивать

его теоретические постулаты, чтобы откорректировать их в соот

ветствии с требованием политической ангажированности, харак

терной

для телькелевцев. И с ее точки зрения, она выступала в

качестве последовательницы Дерриды (хотя, как и во всем,

своевольной и упрямой), "развивавшей дальше" его идеи в духе

радикального авангардизма.

Неизбежность субъекта

В разделах о Фуко и

Дерриде уже упоминался

поразительный парадокс пост

структуралистского мышления,

150

когда все попытки, и казалось бы весьма успешные, по теорети

ческой аннигиляции субъекта неизбежно заканчивались тем, что

он снова возникал в теоретическом сознании как некая неулови

мая и потому неистребимая величина. Деррида, по сравнению с

Кристевой, гораздо позже -- где-то в 80-х гг. придет к теоре

тическому признанию неизбежности субъекта, Фуко -- в самом

начале 80-х гг. Кристева при всех яростных на него нападках,

не смогла от него "избавиться" и в начале 70-х. Разумеется,

речь может идти лишь о совсем "другом", глубоко нетрадицион

ном субъекте, лишенном целостности сознания, принципиально

фрагментированном (morcele), "дивиде" (в противоположность

классическому, по самому своему определению "неделимому"

индивиду), и тем не менее, постоянно ощущаемая потребность в

тематике субъекта у Кристевой -- неопровержимое свидетель

ство неизбежного сохранения субъекта как константы всей сис

темы ее теоретических построений.

В предположительном, чисто гипотетическом плане можно

сказать, что непрерывная, то ослабевающая, то усиливающаяся

политическая ангажированность Кристевой регулярно требовала

от нее осознанного акта политического и социального выбора

позиции. Что не могло не порождать теоретическую рефлексию

о роли, месте и философском значении индивидуальной воли

человека. Происходил определенный разрыв между общепост

структуралистской мировоззренческой позицией и реальной

практикой общественного поведения Кристевой с ее неуемным

политическим темпераментом. Эта внутренняя двойственность,

возможно, и явилась одной из причин, почему ее более чем

условно называемый "семанализ" не получил столь широкого

распространения, проще говоря, не превратился в "анали

тическую дидактику", как, например, американский деконструк

тивизм. Хотя аналитический аппарат, разработанный Кристевой

в ее "Семиотике" (1969), "Революции поэтического языка"