Потанцуй со мной
Шрифт:
— Стучи, — прошу дочь.
— Ну че так долго? — открывает дверь Хулиганка.
Ее нежный ротик распахивается в немом крике, когда она видит меня, висящем на дочери. Милая. Красивая. Моя Хулиганка. Даже искаженное испугом и ужасом лицо — самое прекрасное лицо на свете. Моя дерзкая Смутьянка. Сиреневолосая катастрофа, принесшая любовь и беду… Я смотрю на нее и только сейчас понимаю, насколько больно она вспорола мою грудную клетку, добралась до самого сердца и забрала в свои тонкие хрупкие
— Костя…
45. Константин
— Рита, что случилось? — ее взгляд мечется от Марго ко мне. Острый подбородок подрагивает, а в кофейных глазах застывают капли дождя.
— Я не знаю, я… — заикается Маргарита, но я не даю ей договорить.
— Рита, иди в свою комнату, — привалившись спиной к входной двери, зажимаю переносицу, останавливая кровотечение.
Маргарита послушно сбегает, но я слышу ее тихие всхлипы.
— Костя, — Юлька подлетает ко мне и бросается на грудь, отчего шиплю и болезненно морщусь. — Прости. Я сейчас, — убегает в кухню.
Сбрасываю туфли и тащусь следом. Обхватываю левую руку за локоть и закрываю глаза. Блть. Если у меня вывих плеча, то это хреново. Очень хреново.
Сурикова беспорядочно носится по кухне, нервно хватает полотенце, вновь его бросает, открывает по очереди шкафчики и с грохотом их закрывает.
— Кто это сделал? — поворачивается. — Костя. Кто это сделал? — она не плачет. Ее глаза горят безумием, а руки сжаты в кулаки.
Опускаюсь на стул и беру мокрое полотенце, прикладывая к носу.
— Почему ты молчишь? Я вызываю полицию, — бросается к выходу, но я успеваю поймать Хулиганку за руку. Притягиваю к себе и утыкаюсь лбом в ее теплый, вздрагивающий живот. — Это он?
Обнимаю одной рукой за тонкую талию и вжимаюсь носом, глубоко вдыхая любимый бунтарский аромат.
— Не молчи. Это он? — срывается ее голос. Я чувствую тихое опасливое прикосновение к своим волосам и тело пронзает острой болезненной судорогой.
Поднимаю голову и вижу тоненькие дорожки слез. Они стекают и падают мне на лицо: соленые, они щиплют мне раны, но я готов принять от нее сейчас всё, что угодно. Моя девочка осторожно проводит холодными пальчиками по вибрирующей болью коже, собирая свои слезы вперемешку с моей кровью, гладит скулы, подбородок, лоб, а я смотрю, стараясь запомнить любимый образ. Зарывается мне в волосы и нежно массирует, а потом опускается передо мной на колени и наши глаза встречаются на одном уровне. Скользит ими по моей раскрашенной морде и плачет…так тоненько и по-женски прекрасно. Жалеет меня, маленькая. Утираю разбитыми пальцами мокрые дорожки ее слез, а сам надеваю на свое сердце бронежилет, потому что знаю, что скоро в
— Юль.
— Нет, — крутит головой. — Нет! Слышишь? Нет! — резко отпрыгивает и начинает метаться по кухне. Хватает перекись и мокрое полотенце, обильно смачивает, бросаясь ко мне вновь. Осторожно промокает кровоточащее раны, а потом тут же целует, когда морщусь от боли. — Что бы ты сейчас не сказал — нет.
— Юля…
— Костя…
— Нам надо расстаться…
Пусть ублюдок считает так, как ему хочется. Пусть видит ее свободной. Он не сделает ей ничего ужасного, об этом я позабочусь.
— Нет…
— Юля, ради твоей безопасности, — ловлю ее за руку. — Посмотри на меня.
— Нет, — отрицает. — Только вместе. Навсегда. Это он, да?
— Юля, это временно, слышишь? Пойми меня. Услышь меня.
— Без тебя я не буду в безопасности. Я не смогу, Кость, — ее движения хаотичны и беспорядочны. Истерично вскакивает и наливает воды. Жадно глотает, проливая половину стакана на пол. — Не проси. Нет.
— Блть. Ты не понимаешь, — повышаю голос. — Я не смогу вас так защитить.
Да, я могу ее спрятать, могу удерживать дома, только ублюдок не остановится. Долбанному наркоману окончательно снесло башку, и на что он теперь способен, мне страшно подумать. Уверен, его приветы будут сыпаться градом, создавая кучу проблемного дерьма. Так пусть лучше считает, что победил и наслаждается выигрышем, пока за его спиной я буду рыть ему яму.
— Ты так безжалостно отказываешься от меня? — ее истерика становится неконтролируемой, а значит, рассказывать о своих намерениях сейчас бесполезно.
— Я не отказываюсь, я защищаю.
— Бросая?
Блть. Да что ж так сложно-то?! Мне просто нужно время и пространство для действий. А потом я всё верну. А сейчас…
— Ты мне мешаешь, — срываю оболочку с души. Пусть ненавидит, пусть обижается.
Вздрагивает, как от хлесткой пощечины, и замирает. Черт. Я не хотел, родная.
— Юль… — затыкаюсь. Готов броситься к ее ногам и умолять, чтобы простила, но не сейчас. Нельзя, Романов. Нельзя.
— Да пошел ты, — взрывается мелкая и проносится разрушающим ураганом мимо.
— Не смей никуда уходить, — ору из кухни. Мой крик отдает резкой болью под ребрами, и я начинаю сдавленно кашлять. Я хочу проорать ей, чтобы вернулась и не смела выходить из квартиры пока, возможно, где-то рядом бродит опасность, но мой голос тонет в приступе боли, и я сгибаюсь по полам, истошно корчась и выплевывая свои отбитые почки. Блть. Всё совершенно не так должно было быть…
Слышу глухой удар захлопывающейся входной двери.
Ушла…
Смотрю в одну точку…На электроплиту, на которой остывает наш ужин…