Потапыч
Шрифт:
Ну, я был готов импровизировать. Самое страшное, к чему я был не вполне готов и чему я уже окончательно разучился — всё это время мне предстояло быть обычным человеком. Станиславом Олтовым, младший сыном префекта Накакава — благо, все документы я подготовил.
Более того, перед тем, как зайти на корабль, я сделал то, к чему был до этого максимально не готов — я взглянул в зеркало и изменил внешность. Подтянул веки, сделав разрез глаз чуть более острым, уменьшил подбородок и отрастил чёрную щетину.
— Добро пожаловать, господин Станислав, — приветствовал
Свежевыправленное лицо ныло, болело, но я сухо кивнул и пожал руку, отправившись в каюту.
К вечеру первого дня мы пересекли границу Грани и владений дворца Теодоры. Этого момента я опасался больше всего — именно в этот момент меня могли засечь. Всё, что выдавало во мне Сеяного — десяток амулетов с Алгоритмами на все случаи жизни, распиханных по карманах и кораблю, но все они были надёжно защищены, и их я готовился применить только в самом крайнем случае.
Мы сидели с Энтоном мучительные десяток секунд — никакой явной границы не было, и мы только примерно знали, где она проходит.
— Что, пронесло? — первым озвучил Энтон.
— Похоже на то. Плывём дальше?
— Предлагаю откупорить! — откуда-то из-под сиденья выудилась поллитровая бутылочка чего-то вроде сангрии.
Я уже давно не пил алкоголя и был даже рад такому.
К тому же, у меня начиналась ломка. Настоящая, жестокая и беспощадная ломка Трудоголика-Сеяного. В голове крутились переживания по десятку проектов, которые я продолжал вести — строительство Дворца и города, расстановка геомаркеров, контроль за переселением, адаптация новых сотрудников, перемещение «Единорога»…
Я абсолютно не умел бездельничать и отдыхать. Не хотел, не желал этого делать. Желание принести всем пользу и наладить сломанное — это то, что делало меня счастливым, и последние недели я прожил абсолютно в своей стихии. Более того, я разучился спать, окончательно привыкнув к восстановительному алгоритму. Но спать надо было — иначе я бы просто не смог восстановиться.
— Стереги меня, дружище, — попросил я Энтона, закрывая дверь каюты.
— Не боись. Пока всё идёт по плану.
В итоге, я уснул первый раз за месяц только спустя пару часов бессонницы и только благодаря выпитому алкоголю. Мне приснилась любимая кофейня на Рубинштейна.
Конечно, я набрал много тетрадей, делал разные заметки по поводу планов, моей новой системы Алгоритмов и прочим работам. Иногда доставал свой местный планшет — смартфон свой старался не включать, хоть и была возможность зарядиться — мало ли чего. Вечерами резался с капитаном и Энтоном в карты и какие-то странные настольные игрушки, похожие на трёхсторонние шахматы с бОльшим числом фигурок. Слушал истории Шона — он был большим фантазёром и рассказывал, что его знакомые летали на соседние планеты, хотя ничего подобного в Грани, конечно же, не было.
К вечеру третьего дня мы приблизились к устью Великого Центрального Каньона — гигантской протоки, соединяющей Малый и Великий океаны. Погода
— Сейчас будет досмотр, — сообщил капитан. — А затем заправка горючем и каботажем.
Мы шли против течения, дизельный двигатель гудел как не в себя. Мы миновали буйки, и увидели, как к нам движется паровой катер Толнии.
— Стоп, телл ёл неймс энд гет лэди во инспекшын! — с жутким картавым акцентом через рупор у нас спросили имена и сказали приготовиться к досмотру.
— Сиди в каюте, — приказал Энтон. — Я разберусь.
Я долго вслушивался в перепалку капитана и Энтона, слышал, как паровой катер подходит совсем близко, почувствовал гарь его топки, услышал шаги. Затем в комнату заглянул парень в яркой красно-жёлтой форме, с высоченной чёрной фуражкой, больше напоминающей шляпу.
— Документс! — спросил он.
Насколько мог, я изобразил вальяжность и недовольство.
— Мы знаем, что вы везёте запрещённый товар, — продолжил он.
— Ничего подобного, — ответил я на всё том же ломаном японско-английском, стараясь угадать с нужными интонациями. — Вы, вероятно, просите денег за пересечение? Таможенный сбор. У нас произведена оплата, есть бумаги.
Парень нахмурился и захлопнул дверь, за которой маячили Энтон и Шон.
— Мало уплачено. Нужно ещё. Расценки растут, — сказал он и до боли узнаваемо потёр большим и указательным пальцем.
Я крякнул и вытащил из кармана десять ассигнаций с цифрой «500».
— Достаточно?
Парень промолчал, но я увидел, как округлились его глаза. Чтобы добить, вытащил ещё четыре таких же бумажки. Парень воровато оглянулся, сгрёб всё во внутренний карман, шлёпнул печатью по какому-то бланку, кивнул и пробормотал:
— Вот ваш портовый документ. Хорошего пути.
Когда мы уже швартовались в гавани — на узкой полоске суши, над которой возвышалась скала с прилепленной к ней настоящим небоскрёбом — Энтон спросил, что произошло, и я рассказал.
Он покачал головой:
— Я так и не смог узнать, сколько надо платить. А сами они никогда не скажут, знают, что устройства Грани могут всё записывать. Возможно, ты заплатил слишком много. И теперь они знают, что мы богачи.
— А значит?
— А значит… могут проследить за нами.
Заправились мы нормально, но ночевать в порту не стали — отправились дальше. Великий Центральный Каньон был длиной почти в тысячу километров, и его ширина варьировалась от двадцати километров до четырёхсот метров. Когда он сужался, начинал дуть сильный, изнуряющий ветер, поднимались сильные волны, а дизель из-за встречного течения молотил, как бешеный.