Потерянная родина
Шрифт:
Этот вопрос разрешил Фред, явившись однажды вечером на пароход и заявив, что пусть из-за него ничего не меняют в заранее намеченном плане. Если Марго расположилась рядом с кают-компанией, то пусть там и остается, а он удовлетворится любой каютой.
Но положение, конечно, было не такое уж бедственное, чтобы сын судовладельца ютился в обыкновенной каюте. Первый штурман, который занял место Харбингера, рад был возможности услужить молодому Кемпстеру, предоставив в его распоряжение свою каюту, — она помещалась тоже рядом с кают-компанией, а значит и рядом с каютой Марго, а сам штурман на этот рейс удовольствовался какой-то запасной кельей.
Фред Кемпстер, провожаемый несколькими друзьями, перешел на корабль в тот день, когда «Тасмания» вышла из дока и отправилась в Ньюпорт. В двухмесячное путешествие он взял с собой восемь костюмов, целый ворох белья и туалетных принадлежностей. Ако, которому поручили разместить гардероб важного пассажира, ломал голову, как все это развесить в маленьком шкафу. И хотя это была лишь часть обзаведения Фреда Кемпстера, островитянин качал головой, недоумевая — для чего некоторые люди приобретают так много одежды. Они хотели выглядеть всегда по-разному; для определенного времени дня и занятий у них была особая одежда, и на переодевания они тратили уйму времени. Разве недостаточно человеку иметь два костюма — один рабочий, другой праздничный. Больше одного все равно сразу не наденешь, а другие люди видят только то, что на тебе, — ведь того, что в шкафах, им не покажешь. Странное хвастовство!..
Еще больше, чем эти мелочи, смущало Ако само присутствие на корабле Фреда Кемпстера. Он не был ни сыном капитана Фармана, ни братом белой девушки, и без него можно было прекрасно обойтись. Что ему здесь нужно? Почему он пришел сюда только тогда, когда Харбингер уже уехал? Почему он занял каюту Харбингера, рядом с Марго?
«Если бы Харбингер знал, как бы он посмотрел на это?» — спрашивал себя Ако. И предчувствие подсказывало ему, что Харбингер отнюдь не был бы рад. На Ригонде, если какой-нибудь юноша навязывался девушке, которая была подругой другого парня, то его прогоняли, как назойливую птицу. Там девушка сама решала, кто может к ней приблизиться, и если двое, парень и девушка, давали понять, что они любят друг друга, то другим уже нечего было вмешиваться.
Эти белые, наверно, нахальны и навязчивы.
По сравнению с тем, что Ако приходилось делать на «Сигалле», здесь работа была нетрудной. В его обязанности входило прибирать пассажирские и офицерские каюты, менять воду в графинах, выбивать ковры, иногда почистить кому-нибудь обувь, а в свободное время он помогал буфетчику и коку. Для работы в камбузе был еще один бой, немного завидовавший «дикарю», что ему доверили почетную обязанность обслуживать пассажиров, от которых иногда перепадают чаевые. Но дальше дерзких замечаний он идти не осмеливался, так как видел, что сам капитан благоволит к «дикарю».
В предвечерние сумерки, в тот час, который так любила Марго, пароход вышел в море. Залив был спокоен, как оз"ёро. Марго стояла на капитанском мостике и, необычно взволнованная (на этот раз в ее волнении не было грусти и томления, оно было радостным), смотрела на тихую панораму, на пылающее закатом небо и на рассеянные поморю корабли. Возле нее стоял Фред Кемпстер.
В Ньюпорте корабль окутался клубами черной пыли. Через горловины на палубе в бункера валил поток угля, все покрылось пылью, моряки ходили с черными лицами. Хотя иллюминаторы были плотно задраены и все двери плотно закрыты, пыль проникала и в каюты. Нигде не было спасенья. Оба пассажира «Тасмании» чувствовали себя пленниками, так как показаться на палубу и думать было нечего. Фред Кемпстер более одного дня не выдержал.
— Кто нас заставляет торчать на корабле, — сказал он Марго. — На берегу ведь тоже есть на что посмотреть.
Марго согласилась с ним. Они отправились на прогулку по городу и его окрестностям. Молодые люди не ограничились Ньюпортом, а поехали в Кардиф, нагулялись по холмистым улицам Пенарты и остальное время провели на взморье. Купались в море, грелись на солнце, с береговой дамбы наблюдали за приливом, бушующие валы которого врывались в ворота гавани и заливали песчаные острова, где догнивали остовы старых кораблей.
Сидя на террасе гостиницы за чашкой кофе, они смотрели на Бристольский залив, за дымкой которого можно было различить скалистые силуэты другого берега. Фред Кемпстер рассказывал о своей парусной яхте, на которой он объехал Британские острова и завоевал на одной из регат серебряный кубок. Он не хвастался, а упоминал, как о чем-то обыденном и само собой разумеющемся, о вещах и событиях, которые составляли содержание его жизни, а у Марго Фарман вызывали представление о чем-то далеком, ослепительном, недосягаемом. Мчаться в прекрасной, мощной машине по дорогам своей родины, любоваться озерами и холмами, бродить с ружьем по заповедникам — разве это не прекрасно! Ницца, Монте-Карло, Давос-Платц, Париж, Мадейра, Венеция… чистокровные рысаки… паровая яхта водоизмещением в 800 тонн, которая сейчас как раз строится и на которой можно будет объехать весь мир… Золотистый блеск роскошной, ослепительной жизни развертывался перед Марго.
Фред Кемпстер был корректен и очень любезен.
После бункеровки пароход основательно почистили, тщательно скатили палубы. Снова море, чайки и дельфины, короткие ночи с бледными звездами и освежающим ветерком, прогулки по верхней палубе и восторженные мечтания в одиночестве.
Фред Кемпстер по-прежнему держался корректно и показывал себя с лучшей стороны, а Марго давно уже заставила побледнеть образ Кателины Титмаус.
Далеко за океанскими просторами Эдуард Харбингер вел свой корабль. Может быть, в знойные южные ночи и он смотрел на звезды и думал о девушке, которая со временем будет сопровождать его в путешествиях. Может быть… Фред Кемпстер не хуже его. Молодой, осанистый, красивый… Эдуард Харбингер был там, Фред Кемпстер находился здесь.
Однажды в Бискайском заливе Ако видел, как Марго в смущении отняла свою руку, когда молодой Кемпстер пытался погладить ее. Пять дней спустя Ако видел эту же самую руку в пальцах Фреда, он играл ею, смотрел куда-то вдаль и, разговаривая, улыбался. И Марго тоже улыбалась, смущенная и взволнованная. А старый Фарман держал себя так, будто он ничего не замечает и не знает. Какая-то сила, намного превышавшая разум этих людей, делала свое дело. И когда они зашли в итальянскую гавань, разгрузились и через греческий архипелаг приближались к Мраморному морю, старый Фарман сделался вовсе слепым, зато Ако охватывало все большее беспокойство. Убирая каюту Марго, он иногда по утрам находил в пепельнице окурки сигарет. Марго не курила.
Ужинал молодой Кемпстер в салоне вместе с Марго и капитаном, но старый Фарман в таких случаях частенько вспоминал, что ему еще необходимо кое-что сделать в штурманской рубке либо отдать распоряжение боцману на завтрашний день. Он уходил, а Марго и Фред оставались одни.
Письма от Харбингера старый Фарман передавал своей дочери так, чтобы Фред не видел. И, написав ответ, Марго сама относила письма в порт, в почтовый ящик, либо тайком отдавала Ако, строго наказав отнести и опустить так, чтобы никто не видел.