Потерянное прошлое

Мэрфи Уоррен

Один комментатор распространялся о том, как Аларкин выявил слабости Америки, и как он сделал достоянием мировой общественности не только эти слабости, но и тот факт, что Америка проявляет нетерпимость в отношении религиозных меньшинств.

— Многие пассажиры самолета Испытывают смешанные чувства. Они, с одной стороны, не могут одобрить сам факт угона, но с другой — они прониклись сочувствием к “Братству Сильных”, которое на протяжении всей своей истории подвергалось гонениям и преследованию. Все видят, как военная мощь Америки, ее суда и самолеты окружили крохотное государство Аларкин, в прошлом — Харбор-Айленд. Люди понимают, что преданные приверженцы “Братства

Сильных” могут в любую минуту оказаться за решеткой, и никто не удивляется тому, что Америка стала объектом нападения со стороны тех, у кого нет ни авианосцев, ни ядерного оружия, а есть только собственная жизнь. И именно этими жизнями рисковали преданные Братья и Сестры, совершая то, что кое-кому на Западе может показаться терроризмом. Но для слабых и угнетенных это лишь шанс рискнуть всем в борьбе против сильного угнетателя во имя освобождения своих возлюбленных собратьев, томящихся в американских тюрьмах. В конце концов, спрашиваем мы, почему бы не обменять одного пленного на другого, и чаще всего называется имя Кэти Боуэн, которую вооруженные блюстители порядка схватили и упрятали за решетку.

Закончив свой репортаж, комментатор стер с лица грим и огляделся по сторонам в ожидании аплодисментов.

Римо взглянул на Чиуна.

— Это не репортаж. Это пропаганда.

— А тебе какое дело? Я не смыслю ничего в безумствах белых, населяющих твою страну.

— Кто-то же должен попытаться сказать правду. А эти ребята все окрашивают так, как им надо.

— А кто поступает иначе? — удивился Чиун. — Если ты ими не доволен, то найми других.

Еще до того, как катер пристал к пристани, еще два репортера передали репортаж о том, какую роль во всех этих событиях играет пресса. Они пришли к выводу, что средства массовой информации, при всех их недостатках, делают все, на что они способны и являются важным фактором в разрешении проблемы. На борту катера был журналист, который писал для журнала статью, направленную против тех, кто критикует журналистов, и он пришел к выводу, что критики относятся к журналистам, предвзято в силу своей ограниченности, а что пресса в целом исполнила выдающуюся роль.

— Разве я не прав? — спросил он у телерепортеров и газетчиков.

Все сошлись во мнении, что он глубоко прав.

— Это хорошо, потому что я собираюсь вернуться назад этим же катером. Мне вовсе не обязательно высаживаться на острове — моя статья уже готова.

— Почему тебя волнуют все эти глупости? — спросил Чиун. — Какое тебе дело до правды? Важно только одно — чтобы ты сам знал, как все обстоит на самом деле.

— Но этих парней услышат миллионы.

— Значит, это проблема миллионов. Может быть, ты не помнишь, но однажды я сказал тебе, что правда — это то, что знает один человек. А что знают другие — это их проблемы.

— А мне неприятно видеть, как мою страну поливают грязью мои же соотечественники, — сказал Римо.

— А мне приятно, — возразил Чиун. — Твоя страна заслужила это. Ну, конечно, если бы они попытались клеветать на Синанджу, эту ярчайшую жемчужину цивилизации, хранящуюся на Корейском полуострове, тогда мы могли бы принять надлежащие меры.

— Брось, папочка. Я уже поправился и я помню Синанджу. Это маленькая грязная рыбацкая деревушка. Я хорошо ее помню. Мы там как-то раз славно подрались.

— Ты дрался. А я во всем блеске славы вернулся домой, — заметил Чиун.

Катер пристал к берегу, и около двух десятков молодых мужчин и женщин с кнутами встретили американских журналистов. Некоторых отогнали в старые коровники. Других — на овечьи пастбища.

И только потом им позволили взять интервью у угонщиков.

Римо включил переговорное устройство.

Размером оно было с полбуханки хлеба и устроено так просто, что с ним мог справиться даже ребенок. На нем было только две кнопки. Римо каким-то образом умудрился нажать их четыре раза в разной последовательности, но устройство не заработало. Он подумал, что такого не должно быть. Он стукнул по устройству. Раз, другой — очень нежно.

— Работает, — донесся голос Смита.

— С чего нам начать?

— Найдите место, где они хранят жидкость, но не отпускайте от себя Чиуна. Вы ведь знаете, что с вами случилось в прошлый раз.

— Когда я сделаю это, что я должен буду сделать потом?

— Вероятно, идти прямиком к Доломо, а потом заняться их преданными последователями, и тогда проблема заложников будет решена. Пусть их освобождает морская пехота.

— А как эта штука работает? Я ее включил чисто случайно.

— Чтобы включить его, нажмите правую кнопку, а чтобы выключить — левую.

— Ага, — сказал Римо и, нажав по ошибке не ту кнопку, отключил связь.

Чиун опять был в ярости — в который раз им пришлось исполнять безумные распоряжения Смита. Профессиональный ассасин должен устранять великих правителей, говорил он, а не ходить за покупками для Смита. Пусть его химики занимаются этим, а не ассасины. Так говорил Чиун. Такое не случилось бы, если бы они работали на законного императора, а не на сумасшедшего.

Выбраться из загонов для скота, отведенных репортерам, было не так-то просто. Римо открыл дверь, воспользовавшись вместо отмычки головой одного из Братьев. Репортеры решили загон не покидать, а дождаться следующего часового, который скажет им, куда идти и что говорить в своих репортажах.

На берегу бухты, откуда был виден соседний остров Эльютера, Римо заметил, что очень многие дома заколочены досками. Дома были очень симпатичные, с розовыми ставнями и пастельных тонов стенами, со множеством красных и желтых цветов за белыми заборчиками. На Багамских островах побывали англичане и оставили свой след.

Но домики были столь привлекательны на вид, что превосходили любых своих собратьев в Англии. Теплые, доброжелательные, открытые. Несмотря на запертые двери.

— Итак, — начал свои поучения Чиун, — если ты попадаешь в оккупированную страну, то к кому ты пойдешь за информацией о том, что делают оккупанты?

— Это я помню, папочка, — ответил Римо. — К самим оккупантам пойдешь в последнюю очередь.

— Почему?

— Потому что только несколько человек из высшего руководства оккупантов знают, что они делают, а среди тех, кто оккупирован, об этом знает практически каждый, — ответил Римо.

— Верно, — подтвердил Чиун.

Что сильнее всего поразило Римо, пока он шел по уютным мощеным улицам мимо симпатичных домиков, так это тишина. На улицах не было ни души. У домов был живой обитаемый вид, но на улице царила полнейшая тишина.

— Все жители сидят по домам, — сказал Римо.

Он вошел во дворик одного из таких домиков. Домик был розовый с белыми ставнями, а такой же белый заборчик был почти скрыт за морем пурпурно-красных цветов. В воздухе пахло морем и цветами, и ощущение было приятное.

Римо постучал в дверь.

— Мы не выходим на улицы, как нам и приказано, — донесся из-за двери приятный голос, говорящий по-английски с британским акцентом.

— Мы не оккупанты, — заверил его Римо.

— Тогда прошу вас, уходите. Мы не хотим, чтобы нас застали за разговором с вами.