Потерявшие солнце
Шрифт:
– На всякий случай. – Его рука скользнула ей под свитер, он подхватил ее под теплые колени, рывком поднял и перенес на кровать. Если бы кто-нибудь спросил его, что он сейчас чувствует – он бы ответил, что так начинается дорога в ад.
– Не хрен стучать! Я что, должна за свои копейки до ночи вас всех ждать?! Завтра приходи, пропьешь позже!
Краснорожая кассир Валентина с треском захлопнула дверь. Победное настроение Антона враз улетучилось. Он повернулся и, чувствуя себя оплеванным с ног до головы, побрел в сторону лестницы. Было пятнадцать минут седьмого. Какие-то неизвестные люди толпились в коридоре, считали деньги, обменивались мнениями о размере зарплаты. Антон давно заметил, что в день получки у кассы РУВД появляется множество лиц, которых он в другие дни никогда не видит: тучные мужчины в хороших костюмах, тетки с полными авоськами, девицы с внешностью моделей. Все они быстро занимают очередь к окошку. Не успевают обычно опера и следователи.
В отделе было абсолютно пусто. Антон удивился, что «сходка» кончилась так быстро. Видимо, в честь получки. Он заглянул в кабинет, бросил фотографию в сейф, вытер скопившуюся на полу и подоконнике воду и, закурив, послушал, как упорно бьет в стекло дождь. Нужно было искать кого-то из своих – занять до завтра на отдачу долгов в «Василисе» и покупку какой-нибудь еды в дом. Справедливо рассудив, что именно с «Василисы» и стоит начинать поиск, он сбежал вниз по лестнице и тормознулся возле окна в дежурку. Костя Новоселец ковырялся в книгах учета, в ответ на стук улыбнулся и помахал рукой.
– Вы по поводу «прав человека»?
– Ага, особенно права на получение зарплаты.
– Не успел?
– Не-а.
– Аналогично. Здесь днем такой дурдом был.
– Не сомневаюсь. Моих не видел?
Костя оторвался от книг.
– Так на «мокрухе» все. Бухарина, ООРа с Восстания, знаешь? Соседу по коммуналке нож в брюхо засадил. В присутствии всех жильцов. Тот его обозвал как-то. Все там. Поедешь? Я как раз криминалиста отправляю.
Антон молча покачал головой. На душе было, как в выгребной яме. Пинком он отворил дверь и вышел под проливной дождь. Быстро темнело.
Утро было серым и мокрым. Как сотни предыдущих. Как ни одно последующее. Цыбин не чувствовал этого. Он это знал. Лежа в одинокой постели, сохранившей теплый след ее тела, он смотрел на мечущиеся за окном голые ветки деревьев и думал о том, каким будет это время завтра. Он знал, что не передумает, что все делает правильно, что от слабых звеньев надо избавляться, но не мог представить себе завтрашнее утро. Это раздражало и пугало его. Он даже не думал о мести. Первый раз за столько лет. Когда она была так близка. Он снова заставил прокрутить себя все возможные варианты и понял, что в случае сегодняшней удачи его «посчитают» через Анну. Вернее, «посчитают» ее, а дальше дело техники.
Милиция, конечно, там его не достанет, а вот сторона «заказчика» – без проблем. Он заставил себя вспомнить лицо Анны, когда она впадала в истерики, ее опасную злость после случая с девочкой. Помогло. Вернулась спасительная формула:
«У меня не было другого выхода».
«Не было другого выхода»
«Не было другого…»
«Не было…»
Бритье освежило его. Он тщательно умылся. Пройдя в кухню, достал из холодильника яйца и сыр, приготовил омлет и, не торопясь, позавтракал. Затем налил красно-черного чая и, закурив, подошел к окну. Безнадежно хмурое небо. Грязные унылые пятиэтажки. Дождь. Дождь. Дождь. Телефонный звонок вспорол вязкую тишину комнаты, когда заканчивалась третья сигарка.
– Да?
– Привет, – голос Анны был как всегда ровным, – ты позавтракал?
– Да.
– Мы приглашены на шесть. Заедешь за мной?
– Конечно.
Он положил трубку, аккуратно затушил сигарку, вздохнул и принялся за работу. Методично, по часовой стрелке, осмотрел всю квартиру. Особое внимание уделил записям и фотографиям. Не найдя ничего для себя опасного, сунул в карман проспект отеля в Риге, где они останавливались год назад. В ванной собрал все свои принадлежности, снял постельное белье, на котором только что спал, все упаковал в большой пакет. Перекурив, влажной тряпкой протер всю квартиру, включая самые труднодоступные места. В последнюю очередь собрал окурки. Оделся, постоял секунду в дверях, словно пытаясь сохранить в памяти ставшее близким жилье, вышел на лестницу и тихо захлопнул дверь. На улице холодный ветер подхватил его и погнал в окружении дождевых капель. Возле помойных баков натужно кряхтела «мусоровозка». Проходя, он бросил пакет в ее вонючее чрево.
Таксист попался молчаливый и резкий. Машину кидало из стороны в сторону. Мелькали ежащиеся под дождем знакомые кварталы. Автомобили нервно брызгали друг на друга грязью из-под колес. Сипло переругивались из-за запотевших стекол водители.
Дома, на Волковке, он выбрал черный английский костюм, белую шелковую рубашку и темно-синий с белой короной галстук. Время томительно отстукивало час за часом. Одевшись, он неподвижно сидел в кресле под гитарные переборы Пако де Люсия. Смеркалось. Неумолимо шелестел дождь. Ровно в шестнадцать тридцать он поднялся, надел светлый плащ, шляпу и вышел на улицу. Взмах руки – и город снова ощущался блестящей аппликацией за залитым дождем лобовым стеклом. Нева казалась иссиня-черной. Холодные волны штурмовали Стрелку Васильевского с бешеной яростью. Он остановился у самого парапета, подставляя лицо ветру. Мелькнула мысль, что еще не поздно все переиграть, изменить, прекра…
– Чего замечтался? Пошли, опоздаем.
Он не слышал, как она подошла.
– Не торопись, – он даже замялся, – успеем.
По пустынной набережной приближался желтый огонек такси.
Губы у Ольги были мягкие и удивительно нежные. Он вынырнул из глубин сна и увидел ее огромные глаза.
– Пора вставать, Антоша. Опоздаешь на работу.
Постель тянула в теплое нутро. Нега сна сладко ломила спину. Он снова заставил себя открыть глаза и вспомнил про фотографию. Засосало под ложечкой. Азарт прогнал последние остатки сна. Рывком он поднялся с постели, чмокнул пискнувшую Ольгу и, подойдя к окну, раскрыл форточку. Влажная утренняя темнота хлынула в комнату, охолонув горячее после сна тело. Он глубоко вдохнул частичку ноябрьского дождя и улыбнулся. Настроение раскручивалось по спирали вверх. Тонюсенькие иголочки покалывали в спине. Подошла Ольга.
– Отойди, простудишься. Завтрак греть?
Он кивнул и, не оборачиваясь, погладил ее по голове. Небо за окном начинало светлеть.
На автобусной остановке дождь загнал всех под крышу. Антон не сунулся в спрессованное, шумно дышащее скопление тел, а пристроив Ольгу с Пашкой под самым краем козырька, поднял воротник куртки и натянул поглубже шапку. Ехали на задней площадке, где чудом удалось протиснуться к окну. Пашка, встав на цыпочки, что-то рисовал на запотевшем стекле. Ольга задавала вопросы, которых он не слышал и на которые отвечал наугад. Судя по ее кивкам, ответы были правильные. Не доезжая двух остановок до метро, она подхватила Пашку и, поцеловав Антона в щеку, протиснулась к выходу. Глядя им вслед, он подумал, что до садика еще пятнадцать минут хода, что зонтик у нее сломан, что фото Худого – это еще не сам Худой, и что организовать наружное наблюдение за Лисянской будет крайне сложно.
Метро всегда отличалось от автобуса теплом, запахом и мыслями. Прижатый к заблокированным дверям, вдыхая запах кожзаменителя, он думал, что рано паниковать, что наблюдение может вообще не понадобиться, что надо наведаться к Лисянской и провести разведку.
У «Чернышевской» он купил папирос и закурил. Первая затяжка отозвалась легким головокружением в голове. Стало совсем светло. Дождь усилился. Ветер гнул его к земле под всякими немыслимыми углами. Блестел асфальт. Покачивались словно выставленные на конкурс зонты.