Потоп
Шрифт:
— Я догадалась, что это вы. По машине. — Она помолчала, довольно улыбаясь. — По тому, как машина шумит.
— Да ну? — сказал Бред. — Замечательно!
— Ничего особенного, — сказала она, чуть покачав головой, и яркий румянец залил белизну лица.
— Ладно, садитесь, мы вас покатаем. Мы больше не хотим играть в теннис, уж очень жарко, лучше проветрим вас по бетонке со скоростью девяносто миль в час.
Яша Джонс вылез и подошёл к обочине, чтобы подсадить девушку в машину. Она изящно протянула ему правую руку. Он её взял, обвёл Леонтину кругом и устроил
— Мне нравится, как закрывается эта дверь, — сказала Леонтина.
Голову она откинула на подушку. Глаза, очень синие, были обращены к небу, они словно отражали это небо, но были синее, чем оно.
— Да, дверь — хорошая, солидная работа каретника. — Бред медленно поехал по улице. — Когда её закрываешь, такое чувство, будто совершил важное дело. Ощущаешь себя человеком решительным, который безо всякой суеты проворачивает большие дела. Всего-навсего дверь закрыл, но в мире, где так мало можно совершить, даже иллюзия этого чего-то стоит.
Внезапно он замолчал и поглядел на неё.
Глаза у неё были закрыты. Губы по привычке приоткрылись, словно что-то предвкушая. Голова откинулась, шея чуть изогнулась. Горло было белое, хорошо вылепленное, без тоненьких поперечных складок, в которых, как он не раз замечал, серым пушком скапливается пудра. Под белизной кожи ощущались нежные суставы, облечённые в мягкую плоть, и дыхание, которое беззвучно колыхало гортань в темноте. А где гортань уходила в глубину, у ключицы были две впадины, будто вмятые скульптором. На виске, повёрнутом к нему, он заметил капельки пота; видно, они выступили и на другом виске, как раз у границы этой удивительной, прекрасной копны зачёсанных кверху волос. Крошечные бусинки пота — какая это прелесть, подумал он. Благодаря им всё действительно становится живым. Он представил себе, как ветер подхватит эти волосы, когда они выедут на шоссе со скоростью девяносто миль.
Они перевалили через горы и отъехали от реки.
— Ещё минут десять, — сказал Бред, — и мы доберёмся до Билтауна, до милого нашего Билтауна. — И пояснил Яше Джонсу: — Помните то место, где мы свернули с бетонки по дороге сюда? Домов там нет, лишь нечто вроде аптеки и распивочной, танцплощадки величиной с носовой платок, кегельбана и официантов, которые подают слабосильным прямо в машины, если те любят не вылезая заправляться при луне. Теперь там шик-блеск! Но в моё время никакого шика не было. Сосновые доски, китайский бильярд, свинина на костре и самогон, а вместо кегельбана — заднее сиденье какой-нибудь колымаги. Я почему об этом рассказываю: там по субботам собирались местные малолетние преступники. В золотые невозвратные дни. А теперь, надо думать, клиенты — преступники средних лет. И не из Фидлерсборо. — Он помолчал. — Вот мы и приехали.
Он машинально свернул на шоссе, не сводя глаз с жёлтого кирпича, никеля и зеркального стекла Билтауна, расположенного посреди поля, поросшего прибитой за зиму охристой прошлогодней полынью. На край поля вывалили несколько тонн известковой крошки, чтобы сделать
Бред обернулся к Леонтине.
— Местные молокососы ещё ездят в Билтаун? — спросил он вдруг недовольно.
— Не знаю, — кротко ответила она.
Он выжал акселератор до конца.
— Держите шляпы!
«Ягуар» рванулся вперёд, мотор запел ровно, слегка подвывая, стрелка поползла к девяноста и там замерла.
— Хватит, — сказал Бред. — Нечего форсить. Можно проветриться и при девяноста.
Девушка, не поднимая головы, схватилась обеими руками за волосы.
— Ох, мои волосы! — вскрикнула она.
— Простите, на меня, как на малолетнего преступника, напала дурь, — сказал Бред и снял ногу с акселератора.
— Нет, не надо! Мне нравится, это так замечательно! Я ещё никогда так быстро не ездила!
— Ну и пусть ветер треплет ваши волосы! — сказал Бред и снова выжал педаль. — Потом их подберёте.
Леонтина стала покорно вынимать шпильки и, вынимая, придерживала одну за другой губами. Глаза у неё были открыты и ярко блестели. Она махнула головой, и ветер взметнул её волосы.
— Ух! — воскликнула она, выпрямившись на сиденье и смеясь каким-то новым, грудным смехом. — Ух!
— Молодчина! — крикнул Бред. — Вы чудно выглядите, когда волосы развевает ветер на скорости в девяносто миль в час. Похожи на рекламу высокооктанового горючего. В сущности, вы оба на неё похожи. Знаменитый кинорежиссёр и Леди из Шалотта пользуются…
Но Яша Джонс смотрел прямо перед собой на белую ленту дороги, которая неслась на них из сверкающей пустоты.
Бред замолчал и тоже стал смотреть вперёд.
— О ней-то, — произнесла девушка, — о ней я знаю.
— О ком? — спросил Бред.
— О Леди из Шалотта. Она из одной поэмы, мы её учили в школе. Её написал Альфред, лорд Теннисон. Я часто просила маму мне её прочитать. — Она замолчала, голова её снова опустилась на подушку. Но ветер относил назад светлые волосы, взметая их облаком. Время от времени она слегка вертела головой. — Мама, если вы помните, была учительница. До того как вышла замуж за папу. Но ещё она очень хорошо умела читать. С выражением. Она мне много читала.
— Вам нравилась эта поэма? — спросил Бред.
— Да. Я даже плакала из-за того, что было с этой Леди из Шалотта и что он сказал, когда увидел, как она лежит мёртвая. Его как звали?
— Ланселот. Вот уж кто был настоящий каналья, как выразились бы французы.
— Мне нравилась и «Гибель Геспера» [30] . Я тоже плакала.
— Помолчав: — Мама так давно умерла. Когда мне было тринадцать. Но потом я достала книги для слепых. Правда, для слепых не всегда издают то, что хочется. «Леди из Шалотта» так мне и не попалась.
30
Имеется в виду стихотворение А. Теннисона «Геспериды».