Потухшее солнце (сборник)
Шрифт:
Три смерти за три часа, статистика маньяка до сих пор не пострадала.
Олег надеялся, что запертые по его приказу родители и дети ведут себя адекватнее кучки одуревших от ужаса взрослых карьеристов и одиночек. Помимо Игорька, их оставалось еще шесть.
Семь преследователей, уверенных, что именно Олег – организатор этого отвратительного эксперимента.
Воробьев продолжил бежать, размышляя о семерке, которая гналась за ним.
Семь, какое прекрасное число, оно должно принести удачу: семь дней Творения, семь добродетелей… семь смертных
Он бежал, вспоминая слова Лизы. Вспоминая себя, как он стоял неподалеку и пытался образумить остальных: кричал, бросался на них в намерении побить, умолял пожалеть девушку. Лиза считала, что это ее наказание за неправедную жизнь.
Неправедная жизнь. Олег вспомнил, какие поступки он совершал, и можно ли считать их неправедными. У него был сын, и они встречались каждую неделю, а порой даже чаще. Считается ли это неправедным поступком или такого количества встреч достаточно, чтобы считать их проявлением добродетельности? Умеренность это или гордыня? Как проверить?
Если бежать вперед дальше, попадет ли он в Ад, или его забота о сыне окажется на светлой чаше весов?
Кто его встретит в конце? Святой Петр или Цербер?
Мысли начали путаться.
Олег наткнулся на очередную дверь, машинально провернул ручку, и вдруг оказался на свежем воздухе. Ветер наполнил легкие, измотанные затхлой вонью проклятого здания, и Воробьев словно ожил. Он стоял на улице, вглядываясь в ночную темноту, и не мог поверить, что действительно выбрался.
Выбрался!
Однако потрепанное сознание отказывалось возвращаться в реальность, Олегу хотелось понять, кто же вывел его из Ада в мир живых? Петр или Цербер?
Что будет теперь, после того, как он спас себя?
Разум подсказывал, что нужно открыть дверь снова, вернуться назад и рассказать преследователям о выходе. Разум увещевал, что те послушают, придут в себя, перестанут вести себя, как скоты, помогут вывести детей.
Олег пообещал себе, что вернется через несколько минут, только посидит возле двери, подышит свежим ночным воздухом и восстановит дыхание.
Он почувствовал на себе лучи прожекторов почти сразу после того, как сел. Лучи выцепили его из темноты один за другим, и теперь он весь сиял, будто изнутри.
Как святой.
Наверное, это все-таки был Петр. Наверное, сейчас чей-нибудь дядя из ФБС будет задавать дежурные вопросы, а ОМОН ворвется в здание, и какая-нибудь красивая медсестра, несомненно, вернет Мише голову, а потом они все соберутся на природе, будут жарить шашлыки, пить за знакомство…
– Олег Иванович Воробьев? – спросил строгий «военный» голос.
Мужчина без поводка, услышав свое полное имя, кивнул. Ему было страшно и волнительно одновременно. Он стоял на лезвии ножа, по обе стороны которого кипела лава. Грудь все еще горела огнем, в ушах звенело, а правая рука ныла нестерпимой болью.
– Скажите, что вы чувствуете, Олег Иванович? – поинтересовался голос.
Ослепленный прожекторами, Воробьев не видел даже силуэта. Для него голос был частью
– Я рад, что выбрался, – ответил Олег, понимая, что говорит правду. Вся боль и ужасы не сравнятся с тем, что теперь он избавлен от них. Теперь он на свободе.
– Вы хотите знать, кто убивал людей в здании, Олег Иванович?
Олег хотел знать. Ему было важно понять, кого винить в смерти Вячеслава и Лизоньки, в страшной участи Миши и Тамары Ивановны, с которыми он успел съесть тот самый пуд соли, позволяющий стать друзьями за полчаса. Он кивнул.
– Это был Станислав Михайлович, он организовал всю операцию, – объяснил голос будничным тоном.
Сознание Олега омрачила цепочка ужасных догадок. Он вспомнил, как несносно вел себя Истеричка, как он подогревал в них страх, как принялся наводить панику, и как отпирался, когда Игорек прижал его к стенке своими доводами. Рассказал целую побасенку про героя войны, а Олег, дурья башка, поверил!
– Скажите, что вы чувствуете теперь, Олег Иванович?
– Я рад, что эта тварь сдохла, – яростно прошептал Воробьев. Картинка, наконец, сложилась, и он почувствовал невероятное облегчение. Виновник наказан, и хотя Олег не мог в это поверить поначалу, другие люди были мудрее. К тому же маньяка убили поводком Барона, так что хоть какую-то пользу Олег все же принес!
– Этого в утиль, – послышался издалека голос «военного», а потом множество других голосов стало обсуждать какие-то вопросы. Шум превратился в гул, слился с ударами сердца, отраженными в черепной коробке, а потом стало ясно. Так ясно, как никогда раньше не было. Олег испытал умиротворение.
И тогда увидел всю картину целиком.
Вспомнил, как дрожали губы Станислава Михайловича, когда он рассказывал свою историю, как бегали глазки, как он рыдал, как умолял Игорька не причинять ему вреда, как пытался подарить им всем свои кораблики.
Олег увидел в фигурке чужого человека подлинную невиновность, и понял, что напрасно поверил незнакомому голосу.
Ведь не верил же раньше тем, кто утверждал, что Истеричку нужно казнить, так почему же теперь так легко сдался? Что изменилось за несчастные несколько минут? Почему так быстро он согласился с нелепой теорией об убийстве?
Все-таки это был Цербер.
Олег так старался вырваться из Чистилища, что набрел на Цербера, стерегущего вход в Аид, и теперь этот Цербер сожрал его, оставив только опустошенную оболочку, над которой будет плакать жена и, может быть, Вадик.
Может быть, Святой Петр уже проводил Лизоньку и теперь вернется за остальными?
Воробьев закрыл глаза, счастливо улыбаясь. По крайней мере, одного человека он смог вывести из этого ужаса.
Позади себя он услышал последний звук – оглушительную серию взрывов. Она поглотила все пространство вокруг Олега, стала им самим, а в самом конце он увидел женскую улыбку. Заплаканное лицо, которое улыбалось ему и протягивало бледные, чуть сверкающие в темноте руки.