Поучения, слова, устав и житие старца Паисия Величковского

Носкова Е.

Извещаю духовно святыню вашу, что из-за печатного издания книг отеческих как на эллиногреческом, так и на славянском языках меня охватывает и радость, и страх. Радость, так как уже не будут преданы всеконечному забвению эти книги и ревнители смогут с большим удобством приобретать их; страх же, поскольку боюсь и трепещу, чтобы, когда они не только инокам, но и всем вообще православным христианам будут предложены как продаваемая вещь, подобно прочим книгам, последствием этого не стала прелесть тех, которые самочинно, без наставления опытных, научатся по ним деланию умной молитвы, а по причине прелести — хула суетоумных на это святое и пренепорочное, премногими и великими святыми отцами засвидетельствованное дело. Что и на самом деле в дни наши случилось.

Один монах, философ суетоумный,

пребывающий в Мошенских горах, увидев, что некоторые ревнители, впрочем не по разуму, этой молитвы впали в прелесть из-за их самочиния и от невежественных наставлений неискусных наставников этой молитвы, и не возложив вины на самочиние и неискусное наставление, по действию диавольскому столь сильно вооружился хулой на эту святую молитву, что и древних треклятых еретиков, Варлаама и Акиндина, хуливших эту молитву, несравненно превзошел. Ибо он, ни Бога не боясь, ни людей не стыдясь, столь страшные, срамные и скверные хулы устремил на эту святую молитву, на ревнителей и делателей ее, что и для слуха человека целомудренного они нестерпимы. Кроме того, на ревнителей этой молитвы он воздвиг столь великое гонение, что иные, оставив все, в страну эту прибежали и живут в ней в пустынных местах богоугодно. Иные же, будучи скудоумными, от его развращенных словес в такое безумие пришли, что и некоторые свои отеческие книги, как мы слышали, в реке Тясмин потопили, привязав к ним кирпичи. И столь великую силу обрели его хулы, что некоторые под угрозой лишить благословения запретили читать отеческие книги. Когда же, не довольствуясь устной хулой, он умыслил ее записать, тогда по Божию наказанию ослеп на оба глаза, и такое его богоборное намерение было пресечено.

Как выше сказал, я того боюсь и трепещу, как бы не впали самочинники в прелесть, а за прелестью не последовала бы хула, за хулой же — сомнение в учении богоносных отцов наших, в котором отцы, после того как сами молитве этой по благодати Пресвятого Духа деланием и опытом научились, богомудро учат ей и подвижников, усердствующих со всяким смиренномудрием понуждать себя к ее деланию.

Книги отеческие, в особенности те, которые учат истинному послушанию, трезвению ума и безмолвию, вниманию и молитве умной, то есть умом в сердце совершаемой, приличны одному лишь монашескому чину, а не вообще всем православным христианам. Поэтому богоносные отцы, молитве этой учащие, началом ее и основанием непоколебимым называют истинное послушание, от которого рождается истинное смирение, смирение же хранит подвизающегося в молитве от всякой прелести, возникающей у самочинников. И как возможно будет мирским людям по самочинию, за которым последует прелесть, к столь страшному и ужасному делу, то есть к такой молитве, без всякого наставления понуждать себя и избежать при этом многообразных и многоразличных обольщений вражеских, на молитву эту и подвижников ее прехитростно наводимых? Ибо столь страшно это дело, то есть молитва умная, что и истинные послушники, которые волю свою и рассуждение перед отцами своими, истинными и преискусными наставниками делания этой молитвы, не только отсекли, но и совершенно умертвили, всегда пребывают в страхе и трепете, боясь и трепеща, как бы не подвергнутся в молитве этой некой прелести, хотя они всегда хранимы Богом от нее за истинное свое смирение, которое по благодати Божией стяжали истинным своим послушанием.

Молитва эта святыми называется художеством из художеств, и кто может без художника, то есть без искусного наставника, ей научиться? Молитва эта есть меч духовный, на заклание врага Богом нам дарованный, но для неискусно действующего им есть опасность — да не обратит его на заклание самого себя. Под молитвой же этой имею в виду не просто умную, то есть не просто умом и устами совершаемую, — ибо такая молитва приличествует всякому христианину, желающему спастись, — но художно умом в сердце совершаемую и невидимо язвящую врага Божественным именем. Молитва эта, а вернее — делание сердечное, как солнце сияла только среди монахов, особенно в странах Египетских, также и в странах Иерусалимских, на горах Синайской и Нитрийской, в Палестине и в иных многих местах. И если она где-либо и совершалась и сияла среди монахов, то и там делание молитвы этой хранилось как тайна великая и неизреченная, одному только Богу и делателям ее ведомая; мирскому же народу делание этой молитвы было совсем неведомо. Ныне же, благодаря напечатанию отеческих книг, не только монахам, но и всему христианскому народу о ней станет известно.

И потому, как я сказал, боюсь и трепещу, чтобы по упомянутой причине, то есть из-за самочинного, без наставника, начинания этой молитвы, не впали такие самочинники в некую прелесть, от которой Христос Спаситель да избавит Своей благодатью всех хотящих спастись.

Обо всем этом святыню вашу как бы ради предостережения духовно известив, остаюсь во всех заповедях Божиих совершенного вам преуспеяния желатель. Бог же любви и мира да будет с вами (см. 2 Кор. 13, 11). Аминь.

Житие молдавского старца Паисия Величковского

Предисловие

Побуждением к составлению жизнеописания старца Паисия было, прежде всего, его собственное желание. В собственноручной его повести написано следующее: «Коль желательно будет чадам моим духовным, истинную ко мне по Бозе любовь стяжавшим, поне частно услышавшим о моем рождении и воспитании и из мира изшествии, и в монашестем образе пребывании». К этим словам старца жизнеописатель присовокупил: явно ради того, чтобы подражать ревности твоей и богоугодным подвигам, в особенности же глубокому твоему смиренномудрию. А вместе это будет на общую пользу и всем ревнителям благочестия христианам.

Но не тотчас после кончины старца Паисия приступлено было к составлению его жизнеописания. Более двадцати лет после того прошло в молчании, если не сказать — в небрежении. Наконец согрел Господь сердца старейших и преданнейших учеников блаженного старца, дабы непременно написать житие его. И поручили это дело одному из старейших учеников старца Паисия, схимонаху Митрофану, который, собрав о нем сведения, написал жизнь старца на славянском языке, но по старости и слабости сил, в особенности же по слабости зрения исправить не мог.

По кончине о. Митрофана, схимник Иоанн, видя жизнеописание старца, составленное Митрофаном, неисправленным, сам, по совету других духовных отцов, поревновал вновь составить его жизнеописание и составил обширнее прежнего на молдавском языке. Но только эти два жизнеописания были несходны между собою и сходились только в главнейших частях. Кроме того читателям не нравилось составленное о. Иоанном жизнеописание за его длинноту. И потому братия монастыря Нямца упросили жившего в то время в Нямецком монастыре иеродиакона Григория (бывшего впоследствии митрополитом г. Букурешта и всей Валахии) составить краткое жизнеописание старца Паисия, — что он и исполнил. Труд иеродиакона Григория прочтен был Ясскому Митрополиту Вениамину и бывшему тогда князю, и с их дозволения напечатан в монастыре Нямце и разошелся во множестве экземпляров.

Впоследствии братия монастыря Нямца стали скорбеть о разногласии двух жизнеописаний старца Паисия; и потому, рассмотрев их тщательно и держась более составленного схимонахом Митрофаном жизнеописания, собрав в одно более важное и нужное, определили напечатать жизнеописание старца Паисия вторым изданием на славянском и молдавском языках.

Теперь это жизнеописание издается Оптиной Введенской Пустынью на русском языке с самыми незначительными изменениями.

I. От рождения до водворения старца Паисия на Афоне

Великий старец, схимонах, архимандрит Паисий в мире Петр Величковский, родился в Малороссии, в г. Полтаве, в 1722 году, от благочестивых родителей: протоиерея соборной Успенской церкви Иоанна и матери Ирины Величковских. В четвертый год, по рождении Петра, родитель его скончался; и отрок остался на попечении своей матери и старшего родного брата Иоанна, который, по кончине отца, был на его месте тоже настоятелем соборной церкви, где прежде и дед, и прадед его священствовали.